– Так вам через Манресу надо, тут прямой дороги нет… вернее, есть, да опасна – крутовата сильно, вот никто почти по ней и не ходит, только одни пастухи.
– Вот бы вы, почтеннейший сеньор…
– Зовите меня дядюшка Гильермо, я так больше привык.
– Вот бы вы, дядюшка Гильермо, показали нам прямой путь!
– Покажем. – Подумав, капитан покрутил усы и улыбнулся: – Все-таки повезло вам, что нас встретили. А вот парню вашему – не повезло, да будет земля ему пухом.
Напросившись в попутчики к ополченцам, князь не ждал большего, хотя и мог бы, если б хотел, просто заручиться рекомендациями капитана Гильермо Ньезы, пройти в Матаро через Террасу, в римские времена известную как Эгара Романа, или – через соседний Сабадель. Это было бы куда быстрее, однако неизбежно вызвало бы подозрения у славного капитана, да и собственные люди – ватага! – не поняли бы. Если уж есть возможность заглянуть к Святой Деве – так как не заглянуть?! Тем более, по словам «сеньора Жоржу», именно в монастырь на горе Монтсеррат они и направлялись, как и положено паломникам. Либо туда, либо обратно, но уж никак не поперек! Слава Господу, хоть не пришлось возвращаться в Манресу… если, правда, «дядюшка Гильермо» не соврет и тропы на перевале покажет.
Похоже, и вправду там доброй дороги нет, думал по пути Вожников, припоминая отрывки из бывших своих, в старые – с поездами и самолетами – времена, путешествий. Насколько помнил Егор, в монастырь добирались тогда либо по шоссе – опять же через Манресу, – либо подвесной дорогой, по воздуху через станцию Монтсеррат-Аэри, либо горным – с зубчатым колесом, поездом «кремальерой» – через Монистроль де Монтсеррат. Та еще была дорожка, даже тогда – в индустриальном будущем, что уж говорить о нынешних диких временах, одно слово – Средневековье! Только вот Вожникову почему-то давно уже казалось, что хороших и отзывчивых людей в Средние века куда больше, нежели в двадцать первом веке. Наверное, потому, что мировоззрение у всех – религиозное (никакого другого и быть не могло), вот и не грешили… а если уж и грешили, то каялись или индульгенции покупали.
Поужинали вместе – ополченцы и паломники, – кто-то из воинов оказался большим любителем рассказывать разные веселые истории, вот и заслушались. Агостиньо Рвань даже рот открыл удивленно, да так и сидел, восторженно тихо, как и все остальные, кроме разве что Аманды и Лупано – жалея Малыша Фелипе, девчонка плакала, а Лупано ее, как мог, утешал. Вообще, в эти времена не было принято сильно грустить по мертвым – человеческая жизнь стоила очень мало, средневекового человека смерть подстерегала буквально на каждом шагу: даже обычная простуда в отсутствие антибиотиков частенько оказывалась смертельной, не говоря уже о полной антисанитарии и вследствие этого – эпидемиях. Тем более душа-то – вечна! И где ей быть – гореть ли в аду или в раю нежиться, – от человека и всей его жизни зависело.
Егор вдруг подумал, что некоторым завсегдатаям фитнес-клубов и вообще лицам, особенно заботившимся о своем драгоценном здоровье, хорошо бы и о душе подумать. А то ведь очень часто бывает так, что все вокруг человека красиво и прекрасно – и машина, и новая жена, и яхта, а вот внутри-то – душа подлеца и подонка, о чем данный конкретный подонок и подлец, к слову сказать, прекрасно знает, хоть и не говорит никому, да мало того – и себе-то, любимому, врать пытается. Мол, сам я всего достиг, всего добился, все сделал, и не подлюга я с душой чернее угля, а просто человек «успешный» – завидуйте все и с меня пример берите! Я просто «умею жить». А сам-то помнит все до мелочей: где сподличал, где кого-то подсидел, а где просто не помог, хотя и имел возможность. Помнит. И памяти этой до жима в яйцах боится, боится остаться с нею один на один, словно в страшном сне, и частенько пытается заглушить остатки совести безудержным разгулом: пить, потреблять, жрать в три горла – завидуйте, вот он я, я жить умею!
Жизнь быстро пройдет. А дальше? Неужто все «успешные» – атеисты? Неужто не страшно?
И что тут скажешь? Не страшно, наверное. Подлую душу ничем не исправишь – в аду гореть, в аду, как бы тут ни выкручивались, а уж там-то суд другой. Высший судия! За откаты не договоришься.
Эх, Малыш, Малыш… несомненно – в раю сейчас парень… хотя как знать? Компашка-то у него при жизни была та еще, мягко говоря – без особых моральных устоев. Кстати, еще следовало убедиться, что Малыш Фелипе действительно мертв.
Улучив момент, когда все уже спали, Егор растолкал Альваро Беззубого и Рыбину, наказав скрытно пробраться к могиле.
– Раскопаете, глянете – зароете обратно, – яростным шепотом напутствовал князь.
Никто из парней не возразил ни словом, лишь Энрике – Рыбина – так же шепотом справился:
– Как же мы там глянем? Темно ведь!
– Огниво возьмите. Ну а копать и ножами можно – земелька-то свежая.
Егор вновь лег. Сменившийся часовой, поворошив угли, подкинул в костер хворост. Захлопав крыльями, пролетела, казалось, над самой головой какая-то ночная птица… и тут же где-то рядом послышался писк.
– Ишь ты, – буркнул в усы часовой у костра – тот самый балагур-рассказчик. – Видать, мышь словила.
– Сова?
– Она самая.
Поднявшись – все равно не спалось, – Егор присел к костерку, протянул к огню руки.
– Озябли небось? – спросил ополченец. – Холодновато нынче. Да и вообще в горах по ночам не жарко.
– А я жары не люблю, – глядя на огонь, признался князь. – Все же человек северный.
– Да по выговору понятно, что нездешний. – Часовой вдруг замолк, настороженно прислушиваясь к чему-то.
Егор тоже напрягся, но, конечно, уровню его слуха было далеко до возможностей средневекового человека, живущего, по сути, на лоне дикой природы и полностью от этой природы зависящего. А природа далеко не всегда мать, бывает, и мачеха, так что уж тут не зевай, зазеваешься – гибель.
– Вон за той горушкой лязгнуло что-то, – вытащив из ножен палаш, негромко произнес ополченец. – Вы тут посидите, а я пойду проверю. Ежели что…
– Это, наверное, мои парни. – Егор нарочито сладко зевнул и снова прислушался: – Ну да, они – слышите, говорят? На речку помыться ходили.
– Чего это они ночью-то?
– Так вчера не до этого было, а завтра… вернее, уже сегодня, мы вас задерживать не хотим.
– Это правильно, – одобрительно кивнул страж и посмотрел на вышедших из лесочка парней: – Ну, как водичка?
– Что? А, ничего, теплая.
– Купаться можно.
Парни посидели немного у костра, обсохли – видать, после земляных работ и вправду выкупались, а потом ушли спать под навес, устроенный на случай дождя из травы и веток. Князь ни о чем не спрашивал, просто Альваро, проходя мимо, шепнул:
– Он.
И все стало окончательно ясно. И нечего было особенно разлагольствовать. Ну, погиб парень. Ну, жаль. И что? Разве что помолить за его душу Моренету… да наказать убийц! Убийц… Волка? Так ведь, вероятнее всего, Малыша сначала убили – огрели камнем… или нет? Егор ведь тела не видел, да если б и видел, что он – патологоанатом? Судебно-медицинский эксперт? Может, и волк… если уж на поиски этого волка целый отряд послан! Кстати, и в Матаро волка искали… все говорили, что оборотень, а местный инквизитор, брат Диего, над этим смеялся и ни в каких оборотней не верил. Вот и князь не верил. Тогда, значит, что же – волк? Может, и волк – напасть на ребенка дело плевое. Горло перегрыз да утащил к реке. Утащил… Вот только зачем?
Глава X
Монтсеррат
Халед ибн Хасан, тот самый красавчик кабальеро, которого многие по всей Испании знали как славного рыцаря Алонсо де Риверу, нервно потеребил рыжеватую бородку и, в который раз уже, едва сдерживая негодование, поглядел на крестьян:
