громовые шаги. Великан, топающий по лестницам в темноте.
И все же нам нужно, чтобы все было еще ужаснее .
Для доли на рынке. Для драматического эффекта.
Нужно, чтобы все было еще страшнее .
Мы выносим мистера Уиттиера из его гримерки, тащим его через сцену, потом – через зрительный зал, по центральному проходу. Проходим синий бархатный холл, спускаемся вниз по лестнице – в оранжевое с золотым фойе майя.
Сестра Виджиланте говорит, что ее часы включаются и выключаются сами собой. Это классический признак присутствия привидения. Обмороженная Баронесса утверждает, что она обнаружила «холодное пятно» в готической курительной комнате. В галерее «Тысячи и одной ночи» дыхание вырывается изо рта облачками пара, и они зависают в холодном воздухе над подушкой, на которой обычно сидел мистер Уиттиер. Графиня Предвидящая говорит, что это призрак Леди Бомж бродит по театру, когда выключается свет.
Директриса Отказ идет в самом конце похоронной процессии. Она говорит:
– Кто нибудь видел Кору Рейнольдс?
Сестра Виджиланте говорит:
– А кто взял мой шар для боулинга, пусть вернет его обратно, и я даю слово , что не буду бить его ногами…
Миссис Кларк возглавляет процессию, поддерживает рукой бесформенный ком – наверное, голову мистера Уиттиера. Она говорит:
– Кто нибудь видел Мисс Америку?
Когда все закончится, здесь не будут снимать кино. Когда нас найдут, это место станет достопримечательностью. Национальным достоянием. Музеем нас.
Нет, для съемок придется делать декорации – точные копии всех помещений. Синий бархатный холл Людовика XV. Черный мохеровый египетский зал. Зеленый атласный вестибюль в стиле итальянского ренессанса. Готическую курительную комнату, сплошь обтянутую желтой кожей. Алую галерею «Тысячи и одной ночи». Оранжевое фойе майя. Красную Китайскую императорскую галерею. Комнаты разных цветов, но все – с неизменной золотой отделкой.
Не комнаты, а декорации, как сказал бы мистер Уиттиер, Мы несем его тело, завернутое в красный бархат, сквозь эти гулкие помещения, где люди становятся королями, графинями и императорами за цену входного билета.
Запертые в кабинете сразу за буфетом, который в холле, в маленькой комнатке, где стены отделаны полированной сосновой доской, а потолок скошен, потому что это помещение располагается под главной лестницей холла, в кабинете стоят шкафы, набитые отпечатанными программками и счетами, бланками для заказа билетов и перфокартами учета рабочего времени. Эти листы бумаги, они уже рассыпаются в пыль по краям. На каких то написано: Театр «Свобода». На каких то: Столичный театр. На одних: Водевиль холл «Нептун». На других: Церковь Святого согласия. И еще: Храм христианского искупления. Или: Собор ангелов. Или: Столичный театр для взрослых. Или: Бурлеск шоу «Алмаз».
Адрес у всех этих разных организаций – один и тот же.
Здесь, где люди преклоняли колени в молитве. И по колено утопали в сперме.
Все крики радости, страха, спасения – они по прежнему здесь, захваченные внутри этих толстых бетонных стен. Их приглушенное эхо еще звучит здесь, у нас. Здесь, на наших пыльных Небесах.
Все эти истории, такие разные, закончатся нашей историей. После тысячи разных реальностей из спектаклей и фильмов, из религий и стриптизов, это здание станет – уже навсегда – нашим музеем.
Все до единой хрустальные люстры, которые Хваткий Сват называет «персиковыми деревьями». Готическая комната, которую Товарищ Злыдня называет «комнатой Франкенштейна».
Оранжевая резьба в фойе майя. Преподобный Безбожник говорит, что она яркая, как свет прожектора у сцены, что сияет сквозь шелковые лепестки юбки тюльпана старинного турнюра от Кристиана Лакруа…
В Китайской галерее стены затянуты красным шелком, ни разу не тронутым солнечным светом. Красным, как кровь ресторанного критика, говорит Повар Убийца.
Массивные кресла в готической курительной комнате обтянуты желтой кожей, которая тоже не видела света солнца. С тех пор, как ее сняли с коровы, говорит Недостающее Звено.
Темно зеленые стены в холле, обставленном в стиле итальянского ренессанса, все в черных разводах. Если как следует присмотреться, эти узоры похожи на малахит.
В египетском зале стены облеплены гипсом и папье маше в виде резных сфинксов и пирамид. Фараонов, сидящих на троне. Остроносых шакалов. Стены покрыты рядами иероглифов, Листья искусственных пальм из черной бумаги провисают под тяжестью плесени. Над пыльными пальмами – ночное небо, выкрашенное черным, усеяно электрическими созвездиями.
Большая Медведица. Орион. Созвездия – просто истории, которые люди придумали, чтобы осмыслить ночное небо. Эти мутные звезды за тучами паутины.
Кресла обтянуты черным мохером, шершавым, как высохший мох на древесных стволах. Ковры тоже черные, хотя в центре проходов они давно стерлись до серой основы.
Отделка во всех помещениях – золотая. Золоченая краска, яркая, как неоновые трубки. Все, что есть черного в зале, все спинки кресел и кромки ковров – все окантовано ярким золотом.
Если очень очень захотеть, это будет настоящее золото. Какой будет каждая комната – это зависит лишь от тебя. От того, во что ты веришь.
Мы, в своих сказочных шелках, бархате и запекшейся крови – мы как черные тени, движущиеся в черноте. Тусклый свет создает впечатление, что мистер Уиттиер как будто плывет по воздуху в своем красном бархатном коконе, обвязанном золоченым шнуром. Мистер Уиттиер – больше не персонаж. Он теперь реквизит. Наша марионетка. Созвездие, чтобы придумать о нем истории и сказать, что мы все понимаем.
Прикрывая лицо кружевным платком, Товарищ Злыдня говорит:
– Не понимаю, с чего бы нам плакать. – Она дышит сквозь кружево, сохранившее запах старых духов, чтобы не вдыхать эту вонь. Она говорит: – Моя героиня не будет плакать. – Она говорит: – Я поклянусь своей татуировкой, своей розой на заднице, что старик злобно меня изнасиловал.
И вот тут траурная процессия останавливается. На данный момент. Товарищ Злыдня – жертва из жертв. А мы, все остальные – просто статисты, на вспомогательных ролях.
Миссис Кларк, выступающая во главе шествия, оборачивается и говорит:
– Что он сделал?
И Агент Краснобай говорит, из за своей камеры:
– И меня тоже. Он меня первого изнасиловал. Святой Без Кишок говорит:
– Ладно, какого черта… мне он тоже заправил.
Как будто у бедного тощенького Без Кишок осталось достаточно задницы, чтобы туда заправить.
И миссис Кларк говорит:
– Это совсем не смешно. Совсем.
– Да уж, – говорит ей Хваткий Сват. – Мне тоже было совсем не смешно, когда ты насиловала меня.
Герцог Вандальский трясет хвостом и говорит Хваткому Свату:
– Она тебя изнасиловала? Да ты что! И сколько ты ей заплатил ?
И Мать Природа смеется – брызжа кровью и засохшими струпьями.
Дьявол умер. Да здравствует Дьявол.
Вот – наши похороны Сатаны. Мистер Уиттиер, он истинный дьявол. По сравнению с тем, что он сделал, наши прошлые грехи – это будет вообще ничто. История его преступлений очистит нас всех, отполирует до девственно белого цвета жертв.
Да, мы грешили. Но против нас нагрешили больше.
И все же теперь, когда мистер Уиттиер умер, у нас появилась вакансия, которую никто не спешит занять.
Так что, в фильме мы все будем плакать и простим мистера Уиттиера под щелчки хлыста миссис
