Карета остановилась, и Жаклин пришлось взять себя в руки.
— Ступай к себе наверх, — ласково сказала Розамунда. — Я подойду через несколько минут.
— Не надо. — Жаклин попыталась улыбнуться. — Мне хочется побыть одной.
Гриффин прибыл домой поздно и навеселе, выпив немного больше бренди, чем следовало бы. Лидгейт и его друзья пришлись ему по душе.
Он поднялся к себе, где его поджидал камердинер.
— Вы, как всегда, на месте, Дирлав.
— Да, милорд, — ответил слуга, снимая сюртук с широченных плеч господина. — Вечер был приятным, милорд?
— Да, очень.
В новой компании ему было приятно. Все новые знакомые старательно выказывали ему дружелюбие. Действовал ли Лидгейт по просьбе Розамунды или по собственному желанию, в любом случае, и Гриффин видел это, Уэструдеры делали все от них зависящее, чтобы вступление в свет стало для него как можно более приятным.
Да, вечер удался. И теперь он собирался продолжить его с еще большим наслаждением в объятиях своей супруги.
— Леди Розамунда дома?
— Да, милорд. Графиня и леди Жаклин вернулись домой примерно с час назад.
— Хорошо.
Гриффин откинулся на изогнутую спинку своего любимого кресла и вытянул ноги.
Дирлав в рабочих перчатках принялся стаскивать сапоги, но так бережно, будто это было произведение искусства, а не обычная обувь. Впрочем, Гриффин привык к странностям слуги и перестал обращать на них внимание.
Приняв ванну, Гриффин отпустил дворецкого и, уже в халате, направился в их общую спальню. К его удивлению, она была пуста. Пожав плечами, он решил, что Розамунда еще не успела раздеться.
Сгорая от желания увидеть ее, он прошел через смежные комнаты на ее половину.
Она была у себя. Стоя перед зеркалом, любовалась своим отражением.
Действительно, тут было чем любоваться. У Гриффина перехватило дыхание, сладко сжалось сердце.
На ней была лишь одна сорочка, сшитая на манер греческой туники. Коротенькая, с глубоким вырезом, туника ничего не скрывала, а лишь подчеркивала ее красоту. Сквозь тонкую ткань просвечивали все ее прелести: круглые ягодицы, стройные ноги, высокая грудь.
Она выглядела словно прекрасная богиня. Возможно, как Афродита? Она сочетала в себе невинность и порочность, чистоту и грех — подобная смесь всегда возбуждала его.
— Боже мой, что за женщина. Ты хочешь, чтобы меня хватил удар? Чтобы я прямиком отправился на тот свет?
Она обернулась, на ее губах играла улыбка искусительницы.
Их тела сплелись в одном бешеном и страстном порыве, а потом они оба, расслабленные, довольные незаметно заснули. Проснувшись, утром, Гриффин увидел, что Розамунда лежит на боку, спиной прижавшись к нему. Его дружок тут же возбудился, и, не удержавшись, он овладел ею, возбуждая ее и вызывая острое наслаждение.
— М-м, — тихо прошептала она, — как приятно вот так просыпаться.
Она прильнула к нему.
— Может, у тебя еще кое-что осталось в запасе — порадовать меня?
— А как ты думаешь? — сгорая от желания, отозвался он.
Глава 22
Они еще лежали в постели, когда Розамунда решилась заговорить о том, что очень волновало ее.
Розамунда хотела обсудить все это еще вечером, после возвращения Гриффина из клуба, но он застал ее врасплох, именно в тот момент, когда она примеряла один из шокирующих нарядов, сшитых портнихой Джейн, которую ей порекомендовала Сесили.
А потом все покатилось, и уже никак нельзя было остановиться. Нет, она ничего не имела против занятий любовью, но во время их страстных слияний говорить о Мэддоксе было невозможно, да и сейчас неудобно. Гриффин счел бы это попыткой манипулировать им и встал бы на дыбы.
Но разве рано или поздно об этом не пришлось бы начать беседу? Скрепя сердце Розамунда решила приступить, пусть издалека, к интересующему ее предмету, тем более что она видела, в каком прекрасном благодушном настроении пребывает Гриффин.
— Наверное, я всю следующую неделю просижу дома, — сказала она, сладко потягиваясь.
— Какое несчастье. Тогда мне придется быть все время рядом с тобой.
— Бедненький! Как ты сможешь пережить это?
Он поцеловал ее. Глядя ему в глаза, Розамунда решилась.
— Гриффин, мне надо поговорить с тобой.
— Я так и знал, что хорошее рано или поздно заканчивается. Говори, я внимательно тебя слушаю.
— Я хочу поговорить о Жаклин и мистере Мэддоксе.
Гриффин чертыхнулся. Розамунда взяла его за руку.
— Я не собираюсь снова докучать тебе, но не могу взять в толк, Гриффин, почему тебе не нравится, что Мэддокс ухаживает за Жаклин. Вчера она была вся в слезах. Я хотела бы знать почему.
— Откуда мне знать? — Гриффин обхватил голову руками. — Женщины плачут из-за разных пустяков. По поводу и без повода.
— Но только не Жаклин, — возразила Розамунда. — До этого я видела ее плачущей всего один раз, когда ты...
Она запнулась, поняв, что дальнейшие ее слова обидят его.
— Когда я... Что еще я сделал, дорогая? Смелей, я привык к тому, что меня считают чудовищем. Ну давай. Нечего щадить мои чувства.
— Хорошо. Слушай. Она думала, что ты послал ее в Бат только потому, что она причиняла тебе слишком много хлопот и тебе это надоело.
Хриплое дыхание со свистом вырвалось из груди Гриффина, словно он получил тяжелый удар.
— Она не могла так думать. Она так не думала.
— Возможно, это звучит не очень приятно, но боюсь, что она думала именно так. Я попыталась успокоить ее, но тогда мы были мало знакомы и, полагаю, мне не удалось этого сделать.
— Да, ну и дела, — тяжело вздохнул Гриффин.
— Но мне хочется поговорить не только об этом, — вдруг вырвалось у Розамунды. — Жаклин призналась мне, что согласна с тобой: ей не стоит выходить замуж за мистера Мэддокса.
Гриффин почувствовал облегчение.
— Хорошо, что у нее есть хоть крупица благоразумия.
— Но почему? — вскипела Розамунда. — Мэддокс подходит во всех отношениях. Он даже живет рядом с Пендон-Плейс. Жаклин не придется расставаться с нами.
— Тебе будет не хватать ее, если она уедет? — удивился Гриффин.
— Конечно! Я полюбила ее. И если она окажется несчастной... Думаю, Жаклин не будет счастлива без Мэддокса. Почему им нельзя быть вместе?
