— Кажется, мне все-таки придется тебя покинуть.
Джинни осторожно отложила вилку.
— Письмо?
Алек кивнул, но ничего больше не сказал. Вид у него был рассеянный, встревоженный, и Джинни хотелось закричать на него, потребовать, чтобы доверял ей, обращался как со своей женой, а не случайной знакомой… Нет, Алек всегда будет стремиться защищать, лелеять и баловать жену. Но ей так хотелось, чтобы он считал ее своим лучшим другом, человеком, которому можно без колебания доверять.
Холли, по просьбе Алека, ужинала с миссис Суиндел, поэтому за обеденным столом их было двое. Алек поблагодарил Мозеса и отпустил его. Джинни вскинулась. Он хочет остаться с ней наедине, рассказать о письме!
Но Алек продолжал молчать. Джинни повертела в пальцах кусочек теплого хлеба и бросила его на почти полную тарелку:
— Пожалуйста, объясни, что случилось, Алек.
— Мне нужно вернуться в Англию. Это письмо от моего лондонского поверенного. Каррик-Грейндж, по всей видимости, сгорел, а управляющий, Арнолд Круиск, убит. Мое присутствие необходимо.
Джинни молча смотрела на него, выжидая.
— Представляешь, как странно. После того как я прочитал письмо, перед глазами внезапно встал прекрасный старый каменный замок. Очень старый, Джинни. Если это именно Каррик-Грейндж, хотя бы стены по крайней мере должны уцелеть, они стояли целую вечность. Какой-то несчастный пожар не смог бы их уничтожить.
Джинни, не отвечая, рассеянно ковыряла лимонный пудинг, фирменное блюдо Ленни.
— Я знаю, ты американка, Джинни, и не захочешь покидать свою страну, или Балтимор, что в конце концов одно и то же. И что всего важнее, я понимаю, как ты беспокоишься за верфь. Она твоя. Завтра я составлю дарственную на твое имя. Тогда можешь делать с ней все, что пожелаешь. И вот что: если дела пойдут плохо, не беспокойся насчет денег. Я прикажу управляющему банка, мистеру Томлинсону, выдавать тебе сколько необходимо, по первому требованию.
Джинни уставилась на мужа, забыв о лимонном пудинге. Он предлагает ей все, даже полную независимость! Джинни никогда больше не придется волноваться ни о чем на свете! Никогда не придется давать отчет другому мужчине и выслушивать его снисходительные упреки. Никогда не придется защищаться лишь из-за того, что родилась женщиной! Никогда не придется…
Но что общего все это имеет с ней сейчас? Странно, как все сместилось в ее мозгу, и те вещи, которые она считала такими же жизненно важными, как дыхание, неожиданно стали казаться чем-то отдаленным и незначительным. Она американка, это правда. И верфь всегда была…
Джинни откашлялась и робко пролепетала:
— Алек, ты мой муж. Ты для меня важнее, чем моя страна, чем верфь, чем «Пегас». Я найду кого- нибудь, кто мог бы управлять верфью. И кто мог бы жить в доме. Если Мозес захочет, возьмем его с собой. Я позабочусь об остальных слугах. Мое место с тобой, с моим мужем. Когда мы отплываем в Лондон?
— Но я думал, для тебя именно эти вещи самые главные, — нахмурился Алек. — Не понимаю. Я ведь не умоляю тебя ехать со мной, Джинни. Я сам смогу все уладить.
— Знаю, что можешь, но у тебя есть я, поэтому мы будем справляться вместе. Кроме того, Алек, я не в силах представить, чтобы ты кого-то о чем-то умолял. — Она нерешительно улыбнулась: — По правде говоря, я буду волноваться о верфи и попрошу мистера Реймонда, чтобы тот сообщал, как идут дела. Ты в самом деле сделаешь то, что обещал? Подаришь ее мне?
— Конечно, почему бы нет? Я ничего в этом не понимаю и не могу представить, почему твой отец решил написать такое завещание. Если верфь — твое приданое, позволь заметить, что я не нуждаюсь в деньгах, и… — Он неожиданно замолчал и, нахмурясь, уставился в тарелку: — Я ведь не нуждаюсь в деньгах, не так ли?
— Не нуждаешься. Ты достаточно богат, если только, конечно, кто-нибудь не обокрал тебя до нитки.
— Я так и знал, — задумчиво протянул Алек. — Только никак не пойму, откуда.
Джинни снова улыбнулась мужу, страстно желая в это мгновение сорваться со стула и прижать его лицо к своей груди. Как ей хотелось защитить его, помочь, уберечь… Господи, это чистый абсурд! Будь Алек здоров, он, конечно, не допустил бы ничего подобного! Наверняка безжалостно поддразнивал бы ее, шутил и смеялся, а потом попытался бы закинуть ей юбки на голову и довести ласками до безумия.
— Это вопрос всего нескольких дней, Алек.
— Странно, с этой амнезией никак не угадаешь. Я знаю, например, какой вилкой пользоваться, однако не помню лица своего поверенного, знаю, как подарить тебе наслаждение, однако не помню себя в постели с другой женщиной. Ты единственная женщина, которую я теперь мысленно вижу.
Теперь. А когда он вспомнит? Разочарование и горечь? Разочарование и сожаление? Нет, нет, Алек благороден и верен.
— Нас держат в Балтиморе какие-то неотложные дела?
— Только верфь. Нам нужен управляющий. И не обязательно тот, кто мог бы делать чертежи кораблей. Отец оставил планы трех или четырех, включая «Пегаса».
Джинни чуть помедлила.
— Знаешь, Алек, я только сейчас подумала… насчет верфи. Не стоит писать дарственную. В конце концов мы женаты. Она наша. Мне совершенно ни к чему становиться единственным владельцем.
Неужели она действительно сказала это? Неужели изменилась так сильно за столь короткое время? Невероятно, ошеломительно и немного пугающе. Но что произойдет, если он вспомнит?
Джинни немедленно постаралась выбросить из головы настойчивую тревожную мысль. Он нуждается в
