тоже должно быть видно, но не слышно.
Малькольм вздохнул.
— Серена, Серена. Пух с одной стороны и колючки — с другой.
— Вы намерены и дальше делать мне дерзкие замечания?
— Говорю что думаю.
— В этом-то ваша проблема. В Англии леди может сказать джентльмену что угодно, а кодекс джентльмена предписывает последнему верить в это… ну, или хотя бы притвориться, что верит. Вам не повредит, если вы будете более осторожны в своих высказываниях.
Малькольм рассмеялся.
— И стать уязвимым в вашем словесном фехтовании? Нет уж, слуга покорный.
— Словесном фехтовании? Это вы говорите со мной так, будто я вооружена и надежно защищена доспехами.
— Конечно, у вас уже все есть — и булава, и щит. Я могу бросаться в вас любыми словами, но они просто отскочат, как камни от каменной стены.
Серена сжала губы в притворном гневе.
— Отец приплачивает вам за все эти оскорбления, или это часть ваших обязанностей?
— Я делаю это безвозмездно.
Она деланно рассмеялась и запахнула свою легкую шелковую накидку поплотнее, что не укрылось от взора Малькольма.
— И я не могу не отметить, что вы все еще не усвоили, какие наряды надо носить в Северном нагорье.
— О чем это вы? — фыркнула она, втайне забавляясь тем, как он раскатывает свои «р». — Это, знаете ли, довольно модная вещица.
— Как бы вы ни назвали эту деталь туалета, в ней вы замерзнете до смерти. — Он стянул свою куртку, под которой оказалась белая рубашка и кожаная наплечная кобура, и накинул теплое одеяние ей на плечи. — Когда же вы научитесь смотреть на вещи своими глазами, а не чужими?
— Ну кто ж мог ожидать, что в середине лета так похолодает? Такая температура комфортна только для рогатого скота Северного нагорья. Или для самих жителей Северного нагорья.
Малькольм ухмыльнулся, и его взгляд стал совсем мальчишеским.
— Вы сравниваете меня с телком Северного нагорья?
Серена покачала головой:
— Быком, а не телком.
— А сейчас вы насмехаетесь над моим английским.
— Ха! Вот уж не вижу ничего общего с английским.
Он рассмеялся.
— Ради Бога, Серена, вы бы запросто наслали чуму на Египет.
Она решительно направилась прочь от него по тропинке.
— И вот еще что. Должна заметить, что вы становитесь слишком фамильярным. Уже во второй раз вы обратились ко мне просто по имени.
— Ну да, так и есть.
— Вы считаете, это правильно — устанавливать такую короткую дистанцию?
— Одно дело — неформальное общение. И совсем другое — фамильярность.
— А что, есть разница?
Серена только охнула, когда Малькольм схватил ее за локоть и развернул к себе. Она оказалась прижатой к его крепкому, упругому телу, его руки крепко держали ее. Она впилась взглядом в его лицо.
— Дайте-ка я покажу вам…
Его голос стал хриплым от страсти.
Слейтер медленно опустил голову, прижался губами к ее щеке. На ее замерзшей на ветру коже прикосновение его губ было таким мягким и теплым, что Серене захотелось раствориться в этом поцелуе.
— Вот это неформальное общение. А это, — прошептал он, жадно целуя ее беззащитную обнаженную шею, — уже фамильярность.
От его горячего дыхания по телу Серены побежали мурашки удовольствия. Она закрыла глаза. Оттуда, где ее касались его губы, разгоряченная кровь волной разносила по всему телу импульсы страсти.
Малькольм стянул куртку с ее плеч, бросил наземь. Его губы медленно приближались к ее груди, его поцелуи пролились на нее теплым дождем. Одновременно его бедра прижались к ее плененному телу, многократно умножая удовольствие. Он уже явно перешел грань дозволенного… столь же явно сломив ее волю к сопротивлению.
— Малькольм, — выдохнула Серена, но было неясно, что именно она хотела этим сказать.
Кроме того, что ей нравилось произносить его имя.
Он выпрямился, лаская своими шелковистыми волосами ее щеку. Его мозолистая рука гладила то место на шее, которого только что касались его губы. Нежные и в то же время грубые. Она хотела большего.
Рот Малькольма прижался к ее губам. Его губы были мягкими, гладкими — словно по контрасту с жестким выражением лица. Такие восхитительные. Она ответила ему, их губы слились в нежном поцелуе.
Он медленно наклонился, не прекращая ее целовать. Затем провел рукой по ее спине и ягодицам, изучая их округлость. Серена задохнулась от удивления, от того, как быстро отреагировало ее тело. Оно ожило от его прикосновений, пробудив женскую сущность. Серена протестующе вцепилась в его бицепсы, но на самом деле вовсе не хотела, чтобы он остановился. И когда он наконец поднял голову и распрямил спину, орудие его страсти тоже поднялось.
В сгущающейся темноте Серена выпустила на волю все свои чувства, желая попробовать неизведанное. Она подняла руки к его плечам, наслаждаясь прикосновением к упругим мускулам. Они взбугрились и напряглись, словно у бегущего жеребца, когда он на ощупь изучал ее тело. Обвив руками шею Малькольма, Серена запустила пальцы в его блестящие густые волосы. Шелковистые и сильные, они текли сквозь ее пальцы, как водопад. В нем было что-то дикое и необузданное, и чем дальше она позволяла ему зайти, тем опаснее он становился.
Малькольм взял ее за руку и прижал к стене. Серена оперлась о древние камни, почувствовала под рукой листья плюща. Шаль из розового поплина с темно-розовыми лентами на концах сползла с ее плеч, когда он потянул ее своими сильными пальцами.
Горячий язык омыл открывшуюся кожу плеч, отчего по всему ее телу побежали мурашки. Дыхание Серены стало прерывистым, когда огромная ладонь накрыла ее правую грудь, все еще находившуюся в путах платья. Соски ее напряглись, затвердев под его теплой ладонью. Она инстинктивно выгнула спину, прижавшись бедрами к каменно-твердой выпуклости в его брюках.
Он мял ее грудь, воспламеняя страсть в них обоих. Серена накрыла руками его ладони. Она трогала его крепкие руки, одну гладкую, в извивах вен, вторую — шершавую, в рубцах и шрамах. О, какая магия таилась в них! Из-за нее она хотела навсегда быть связанной с ним! Его недостатки в ее глазах становились достоинствами.
Малькольм склонился ниже, и Серена почувствовала его пальцы на своих чулках. Мягкое давление его пальцев на изгибе ее лодыжки зажгло пламя в самых потаенных местах ее тела, отчего она застонала.
Его мозолистые пальцы скользнули выше. Они пробирались сквозь ткань ее чулок, тянулись все выше и выше — по колену, вдоль подвязок, меж ее обнаженных бедер.
Ощущение живой грубой плоти на нежной коже пробудило в Серене давно забытый голод. Прикосновения Малькольма пробудили в ней больше, чем страсть, они пробудили приязнь. Шрамы, которые остались на ее сердце, когда ее первый и единственный любовник порвал с ней, сгладились… затянулись.
Подушечка пальца коснулась и развела в стороны складки ее женственности. В воспаленном сознании Серены пронеслись тысячи приятных мыслей, но зазвучал и трубный глас тревоги. Она
