Она крепко обняла Уну. Маклиш похлопал старшего сына по плечу и велел запрягать лошадей, на которых прискакали Малькольм и Серена.
— Пойдем, Малькольм, я провожу тебя.
Маклиш отвел Малькольма в сторонку.
— Слушай, я никогда не поступал правильно, насколько тебе известно. Но я не хочу, чтобы мои сыновья прожили жизнь, как я. Одного Маклиша в игре вполне достаточно.
Малькольм ухмыльнулся и кивнул.
— Но, — продолжил Маклиш, — я не желаю, чтобы англичане расположились в моем доме или огнем и мечом выжили меня с моей земли. Я не доверяю английским солдатам, и Господь да поможет им, если кто из этой нечисти хоть пальцем дотронется до моей Уны. Что я хочу сказать: если этот парень, посол, которого держит Маккалоу, может остановить войну, тогда я скажу тебе, что я знаю.
Глаза Малькольма расширились, челюсть напряглась.
— Продолжай.
Маклиш стремительно оглянулся.
— Маккалоу собирает свои войска в замке Рам-Друайон. Там сейчас по меньшей мере тысяча человек — шотландцев и ирландцев, плюс еще несколько дивизионов по всему Северному нагорью. Они вооружены до зубов: мушкеты, пистоли, мечи. Рам-Друайон — это то место, где находится штаб-квартира Маккалоу. Если родитель твоей девушки где и есть, то скорее всего там.
Грудь Малькольма раздувалась от охвативших его эмоций.
— Как далеко отсюда находится Рам-Друайон?
— Примерно пятнадцать миль на север. В Россшире.
— Спасибо, Маклиш. Ты добрый малый.
— В чем это я добрый? — расхохотался Маклиш. — Эх, может, я и дурак, как мне частенько говорили родители, но даже я знаю, что нет ничего лучше хорошей войны. Или худого мира.
Из тюрьмы Эрлингтона, опоясанного черным килтом не по размеру, вывели два дюжих охранника и бородач.
Маккалоу. Интересно, к которому из них его ведут? К Дункану Маккалоу, который, по последним сведениям, находится на смертном одре? Или — он вздрогнул от одной мысли — к Брэндубу Маккалоу?
Брэндуб. Его имя на гэльском означало «черный ворон». Как же оно подходит ему! После всех их неудавшихся переговоров Эрлингтон понимал, что Брэндуб был по натуре хищником, питавшимся падалью.
Он заклевывал более слабых политиков и надевал на себя их мантию власти. Исключительно умный от природы, он обладал ясностью рассудка, присущей любому большому лидеру или герою, — вот только использовал он свои способности не для общественного процветания, а для личного блага. И если бы он дорвался до власти, то, безусловно, нанес бы немало вреда своей стране.
Эрлингтона доставили в большой обеденный зал замка. С потолка свисала дюжина пыльных разноцветных флагов с гербами, предположительно принадлежавших семьям, которые сражались на стороне клана Маккалоу. Вдоль одной из стен тянулся рельефный гипсовый бордюр с изображением римских солдат на лошадях. На противоположной стене было вывешено древнее оружие.
Его провели в зал, заполненный мужчинами в килтах, большинство из которых были вооружены. В основном это были люди его возраста, море седых волос напоминало грязный снег. Но присутствовали и совсем еще мальчики, не достигшие двадцати, — их вихры были красного, рыжего, каштанового цветов и их всевозможных оттенков. Их враждебность по отношению к Эрлингтону была осязаемой. За последние десятилетия их страны враждовали столько, что они не хотели находиться с ним в одной стране, а уж тем более в одной комнате.
В дальнем углу комнаты на возвышении сидел человек, окруженный свитой шотландцев, которые беседовали с ним. Эрлингтон почувствовал себя как на приеме в Карлтон-Хаусе, на аудиенции у принца- регента. По мере приближения он смог рассмотреть лицо сидевшего. Брэндуб взирал на окружающий мир, как король с трона.
— Посланник! — осклабился Брэндуб, словно тигр, загнавший олененка. — Добро пожаловать в замок Рам-Друайон. Надеюсь, с вами хорошо обращались.
За все время заточения Эрлингтона кормили один раз в день похлебкой из говяжьего жира и черствым куском хлеба.
— Не намного лучше, чем в доме скорби. Твой отец, должно быть, умер, раз ты занимаешь его место.
— Да. Он был слабый и больной. Люди, достигшие определенного возраста, не могут оставаться у власти, ибо их правление будет демонстрировать их слабость. Не так ли, посланник?
Мужчины, окружавшие трон, разразились смехом.
Колкость задела Эрлингтона, но он никак не отреагировал.
— Примите мои соболезнования.
— Спасибо. Как уместно, что вы в черном.
Вокруг опять раздался смех.
— Я приказал доставить тебя сюда, чтобы ты услышал, что твой регент говорит своим шотландским подданным.
Находившийся рядом с ним мужчина протянул пергаментный свиток, который Брэндуб развернул и зачитал вслух:
— «
Брэндуб свернул пергамент.
— Ну, посланник, что вы на это скажете?
Эрлингтон был озадачен.
— Его высочество намерен положить конец возникшим здесь раздорам. А как вы это понимаете?
— Мне представляется это тактикой унижения, истощения и ослабления шотландского народа. Войска, расквартированные в Пертшире, вступили в конфронтацию с местными жителями и приказали им сдать не только огнестрельное оружие и мечи, но и вилы, косы и молотки. Я изучил жалобы стариков, которым было велено сдать их трости. Согласно этому эдикту, посланник, все, что угодно, может рассматриваться в качестве оружия. Я не удивлюсь, если следующее, что попросят сдать шотландцев, будут их члены.
Толпа у трона отреагировала на это замечание громким фырканьем.
— Мой-то точно заставят сдать, — встрял один из свиты. — Он длинный, как палаш, и такой же твердый.
— Его жена так вовсе не считает, — подметил другой, и присутствующие разразились смехом.
