отложит дела и примет меня.
— Хорошо, сэр. Будьте любезны подождать в приемной.
Спустя несколько минут дворецкий вернулся:
— Господин Сэвидж примет вас в кабинете, лорд Лэмб.
Тони нашла его с Джеффри Слоуном. Было видно, что они по уши заняты делами.
— Извините, что помешал, — смущенно пробормотала Тони, — но я вспомнил, что приобрел на материке товар для продажи в Лондоне.
Сэвидж небрежно махнул рукой:
— Шампанское уже перепродано. Двести процентов прибыли. Если нужны точные цифры, Слоун даст.
— Нет-нет. Прибыль меня не волнует.
— А надо бы, — резко заметил Сэвидж.
— В таком случае, да, волнует. Я просто старался быть учтивым, — отпарировала Тони.
— Тебе предстоит принять решение в отношении париков. Можешь сбыть всю партию оптовому торговцу или разыграть парики в лотерее на Розмари-лейн. Множество людей, которым они не по карману, готовы рискнуть шиллингом-другим. Прибыль получается огромная, но для такого дела требуется уйма времени.
— Ну, вы хорошо разбираетесь в импорте и экспорте. Могли бы тоже продать их оптовому торговцу.
— Хорошее решение. Из тебя еще можно сделать делового человека.
Снова появился дворецкий:
— Мистер Сэвидж, внизу молодая женщина. Просит принять ее. Я пытался отговорить, но она настаивает, что у нее вопрос большой важности. — Господи, кто там еще? Хорошо, проводите ее наверх. Чем больше народу, тем веселее!
Джеффри Слоун, извинившись, удалился. Очевидно, был приучен уходить при появлении женщины.
К удивлению Адама и Тони, посетительницей оказалась Долли из театра «Олимпиан». Она сурово поджала губы, хотя, увидев лорда Лэмба, от неожиданности широко раскрыла глаза. Поколебавшись мгновение, расправила плечи и ринулась в бой:
— Я в положении. Отец — лорд Лэмб!
— Ах ты, лживая сука! — крикнула Тони, влепив ей пощечину.
В тот же миг Адам Сэвидж наотмашь двинул Тони по лицу, так что она отлетела в кресло, заскользившее по полу через весь кабинет. И угрожающе добавил:
— Не смей бить женщину в моем присутствии, ты, высокомерная свинья!
С полными слез глазами Тони прижала руку к разбитым губам.
В глазах Долли светилась алчность. Сэвидж не раздумывая встал на ее защиту, а это, должно быть, означало, что он поверил ее вранью.
— Садитесь. Оба, — приказал Сэвидж. Тони переживала смертельную обиду. Как он посмел ее ударить?
— Я предупреждал, чтобы ты держался подальше от неприятностей, но думаю, что бесполезно тратить слова на такого сопливого испорченного аристократишку!
Бросив на Тони гневный, полный презрения взгляд, он обратился к Долли:
— Врач подтверждает беременность?
— Да, сэр, — с вызовом заявила Долли.
— Итак, поскольку тебе известно, что о браке не может быть речи, полагаю, ты явилась за деньгами.
Долли прикусила губу. Было бы здорово окрутить лорда и стать леди Лэмб, но она с самого начала знала, что ей не по силам шантажировать такого человека, как этот индийский дикарь. Он попал в точку. Она пришла за деньгами.
— С меня ты ни черта не получишь! — заявила Тони. — Почему, черт побери, не пришла ко мне? Скажу, почему… потому что все это — наглая ложь. Ты прискакала к опекуну, потому что знаешь, что кошельком распоряжается он.
— Я пришла к мистеру Сэвиджу, потому что верю, что он поступит правильно!
— И сколько же, по-твоему, будет правильно, Долли? — спокойно спросил Сэвидж. Она глубоко вздохнула:
— Пять тысяч.
Сэвидж недобро усмехнулся. Небрежно написал записку в свой банк и передал ей:
— Мне кажется, Долли, две тысячи будет в самый раз: плюс-минус тысяча.
Долли сунула записку в ридикюль и вытерла слезы. Она надеялась на тысячу и довольствовалась бы пятьюстами. Она поднялась, чтобы уйти, но Адам Сэвидж остановил ее ледяным взглядом голубых глаз.
— Имеется в виду, что мы больше не возвращаемся к этому вопросу.
Изобразив реверанс, Долли поспешила удалиться.
— Вот, оказывается, как вы отделываетесь от женщин, которые попали в трудное положение, — усмехнулась Тони.
— Нет, не так, сопляк. Если бы ты поставил в такое положение невинную девушку, я бы заставил тебя заплатить, и дорого заплатить. Но Долли — другое дело. Прежде всего, она достаточно умна, чтобы попасть в такую историю, если только не собирается захомутать кого-то. Когда такие девицы, случается, влипнут, они знают, как за полчаса избавиться от этого. А теперь, ради Бога, вытри сопли. Или тебе нужна нянька?
— Если вы кончили чесать об меня кулаки, я прощаюсь, — с трудом произнесла она разбитым ртом.
— Извинений не жди. Сам напросился.
— В один прекрасный день вы обязательно извинитесь. Это я обещаю, — спокойно ответила она.
Тони удалось проскользнуть в дом незамеченной. Обзывая Сэвиджа всеми словами, которые попадали на язык, она обмыла лицо. Будет большой синяк, и когда Роз увидит, то настоит на том, чтобы ее повсюду сопровождал мистер Бэрке. Может быть, лучше уехать домой в Лэмб-холл. Там недалеко от Эденвуда, в который она безнадежно влюблена. Ей так хотелось увидеть его теперь, с приближением весны. Тони совершенно не понимала, как Адам Сэвидж может подолгу не бывать там. Это был дом его мечты, а он не провел там и пяти минут. Чего ему не хватало, так это жены. Кого-нибудь, кто будет дорожить Эденвудом и наполнит его детьми. Она строго упрекнула себя — должно быть, сошла с ума, мечтая выйти замуж за человека, только что ударившего ее по лицу.
А в другом конце Лондона еще одна леди тоже мечтала о супружестве. Ее устремления представлялись такими же безнадежными. Мария Фитцгерберт ужинала с принцем Уэльским на личной половине Карлтон- хауза.
Она не сомневалась, что окончательно вскружила ему голову. Благодаря ему она стала знаменитостью Лондона. Каждая хозяйка дома знала, что ее успех или неудача зависят от того, возглавляет ли список гостей новая фаворитка. Они были благодарны за малейшие проявления милости. Во всяком случае, миссис Фитцгерберт была почтенной вдовой, женщиной совсем другого круга, нежели алчные артисточки, которыми прежде увлекался принц.
Мария ходила по тонкому канату. Однажды она уже ужинала на частной половине принца. Тогда и узнала, чего именно ждет от нее наследный принц Англии. Она избежала полной капитуляции, разыграв оскорбленную добродетель и позволив утешиться лишь поцелуями и объятиями.
Однако с тех пор они оставались наедине в закрытой королевской карете множество раз, и Мария наконец поняла, что человеку в молодом цветущем возрасте требуется нечто большее, чем пара жирных куропаток, которыми она пока что его услаждала. Сравнивая его со своими престарелыми мужьями, она удивлялась, каким резвым может быть мужчина, когда ему чуть за двадцать. Правда, удивление не было из неприятных.
Теперь ее добродетель снова оказывалась под угрозой. Мария была не настолько наивной, чтобы не
