Внезапно ею овладели робость и страх. Что, если она не удовлетворит Сэвиджа как женщина? Когда он вносил ее в свою спальню, она украдкой взглянула на его лицо:
на нее пристально смотрели светло-голубые глаза. В них светились пламя и лед. Упрямо сжатый рот казался невероятно жестоким. Тони судорожно вздохнула. Она никогда еще не видела у него такого выражения лица. Он был похож на сатира, нет, это было свирепое выражение дикого зверя, первобытного, неукрощенного. Похож на леопарда.
Ее почти опалило жаром его тела. Необузданная мужская стихия полностью поглотила ее. Неужели она сошла с ума, позволяя ему нести к себе в постель? Он был устрашающе черен. Слишком огромен, слишком стар для нее! Он был опытным распутником, безнравственным, погрязшим в разврате и грехе.
Неся «добычу» к себе в постель, Адам Сэвидж чувствовал, как его захлестывает высоко вздымающаяся волна желания. Кровь, замедлив бег, пульсировала в груди, чреслах и даже в подошвах. Его член так налился, что он с трудом поднимался по лестнице, а когда он терся о ее ягодицы, это было настоящей пыткой.
Ее черные волосы, одного цвета с его собственными, водопадом стекали по его руке. Зеленые глаза будто большие бездонные омуты. Пока они не кончат, он будет смотреть, как они потемнеют от желания, затуманятся сладострастием, вспыхнут вожделением, потом остынут и засветятся нежной истомой.
От нее веяло пьянящей смесью аромата фиалок и запаха женщины. Ему хотелось попробовать ее на вкус, но он, не доверяя себе, опасался, что сокрушит соблазнительный рот, сводивший его с ума. Занося ее в спальню, он окинул взглядом ее затянутые в брюки длинные стройные ноги. Насколько помнится, он никогда раньше не видел женщину в штанах, и эффект был невероятно возбуждающий. Тони знала, какое действие ее наряд окажет на него. Она намеренно надела брюки в сочетании со сверхженственным лифом и туфлями на высоких каблуках, чтобы возбудить его как мужчину и овладеть его чувствами.
Она прильнула к нему, показывая, что жаждет любви не меньше него, чем еще больше подхлестнула его страсть. Опуская ее на широкую постель, он заметил написанный на ее лице испуг и вдруг понял, что ей страшимо. В груди затеплилась нежность. Глядя на нее, Адам сел на краешек кровати. Она не двигалась. Он взял ее руки в свои.
— Любимая, ты боишься того, что произойдет, или боишься меня? — Н-не знаю, — еле слышно ответила она.
— Думаю, понемножку того и другого, — прошептал он.
— Ты… вдруг показался мне страшным. Он поднял бровь:
— Если боишься обжечься, не надо играть с огнем. Она вспомнила, как в Венеции он говорил ей, что не станет лишать ее девственности, потому что не было времени привыкнуть к боли и пойти дальше. Сегодня у них было время.
— Адам, когда в тот раз мы были вместе, это была самая чудесная ночь в моей жизни. Можешь сделать так снова?
— Постараюсь, — прошептал он, гладя ей щеку тыльной стороной ладони. — В тот раз из-за того, что я тебе отказал, тебе до смерти хотелось. Теперь, когда ты знаешь, что я завершу соитие, ты не уверена, хочешь ли ты этого. Таковы капризы человеческой природы, а ты — самая своенравная женщина, каких я встречал.
Ее губы расплылись в улыбке. По телу пробежал сладостный трепет. Под его жадным взглядом она чувствовала себя самой прекрасной, самой желанной из всех женщин. Бесчисленные монетки, которые она в детстве бросала в колодец, загадывая желания, должно быть, оказывали свое волшебное действие.
Адам понимал, что ему придется умерить пыл своих желаний, пока он не раздует в ней такое пламя, которое поглотит последние страхи. Опершись на руки, он наклонился над ней, его рот чуть-чуть коснулся ее рта, и стал дразнить.
— Помнится, я запретил тебе ходить в мужском убранстве. А ты нарочно выставляешь напоказ свои прекрасные длинные ноги, чтобы разозлить и раздразнить меня.
Он провел своими губами по ее губам.
— И как, удалось? — затаив дыхание, прошептала она.
— Раздразнила что надо, — хрипло произнес он, на этот раз касаясь ее губ кончиком языка. — Я собираюсь снять с тебя штаны, но не знаю, высечь ли тебя или расцеловать в попку.
От этих слов и от его близости сердечко Тони сладко затрепетало. Она открыла рот, чтобы ответить на его шутку, но он моментально овладел им, полностью подчинив ее себе. Поцелуй был долгим, означавшим, что отныне она — его женщина. Он разбудил в ней неуемную страсть, она была готова стать его рабыней, подчиниться его воле, независимо от того, какими бы порочными ни были его требования.
Он встал, ни на миг не сводя с нее глаз. Ему хотелось видеть малейшие проблески ее чувств. Она следила глазами, как он снимал полотняную рубашку и стягивал с себя бриджи. Ее широко раскрытые зеленые глаза восторженно светились при виде прекрасного обнаженного тела. Конечно же, он был самым великолепным представителем мужского пола, какой когда-либо создавала природа
Он продемонстрировал свои мужские достоинства, и она со страхом и благоговением разглядывала превосходный образец мужской мощи. Ей страстно хотелось быть обнаженной рядом с ним, прильнуть к нему голым телом, хотелось с жаром тереться о его кожу, слиться с ним губами, чувствовать жар его плоти, пока оба они не обезумеют от желания. Желания чего-то, что по-прежнему оставалось глубокой, покрытой мраком тайной, до сего момента запретной.
Он снял с нее туфли, потом, затаив от предвкушения дыхание, стянул с длинных стройных ног мальчишечьи брюки. Под ними ничего не было, и он был вознагражден, мельком увидев между ног розу, обрамленную шелковистыми черными кудрями. Сняв с нее лиф, он не отрывал глаз от ее лица, но мозолистыми пальцами гладил мягкие соски ее грудей, чувствуя, как они превращаются в твердые наконечники копий. Он видел, как глаза ее темнеют от желания, не замечая, что и его глаза меняют цвет
— У тебя глаза синие, как Бискайский залив, — прошептала она. Она всегда будет говорить ему эти слова Они станут частью их ритуала и всегда будут приглашать его заняться любовью. По ее груди, животу и бедрам пробежала легкая дрожь. Его взгляд не упустил ни единого трепетного движения.
Он прилег на кровать, прильнув к ней всем телом. Она тихо простонала, ощущая каждой частицей тела прикосновение его плоти. Уткнувшись лицом во впадину на его шее, она вдыхала запах, она ощущала вкус, целовала незабываемое загорелое тело, по которому она тосковала после ночи в Венеции.
Он расправлял пальцами копну спутанных волос, потом, взяв в ладони лицо, приблизил его к своему и стал покрывать поцелуями, шепча, как она прекрасна и желанна.
Ее руки ощупывали твердые мышцы на плечах и курчавую шерсть на груди Тони чувствовала, как между их телами поднялся его фаллос и, твердый как мрамор, вдавился ей в живот Она протянула руку погладить его и охнула, поразившись его величине. Слегка отодвинувшись, поглядела на этот таинственный корень. Необычайно толстый, он красиво изгибался в сторону его пупка. Налитая кровью темно-красная шелковистая головка. Она вспомнила, что, как говорил Адам, он изогнут, чтобы следовать изгибу внутри женского тела. Ее тела! По телу пробежала дрожь.
Ей не верилось, что такое толстое и длинное поместится внутри нее. Она отчетливо вспомнила, как ей было не устоять перед тем, чтобы взять в рот эту гладкую головку. Тогда ей хотелось ощутить ее внутри себя, и она, огромная, свободно поместилась во рту. Она скользнула вниз вдоль его тела, ей хотелось снова попробовать на вкус, ощутить, как он, увеличиваясь в размерах, трепещет у нее на языке.
Она не успела добраться до цели — Адам притянул ее голову к себе.
— Нет, любимая, не сегодня.
Ее глаза затуманились сладострастием, которое искало выхода в физической близости. Его жаркие губы обожгли ей шею, потом он, взяв шершавыми пальцами груди, поднес их ко рту, воздавая должное каждой из них. Сначала он целовал набухший бугорок, потом касался языком, а дальше забирал целиком в рот, словно ощипывая с черенка сочную вишню. Он сдерживался, чтобы не укусить — до того было вкусно!
Антония дрожала от желания, какого она не испытывала раньше, и в то же время хотела этого меньше, чем раньше. Ей казалось, что он доведет ее до безумия.
— Пожалуйста, — умоляла она, — не делай мне слишком больно.
— Любимая, не надо бояться. Я буду терпелив и нежен… — Он умолк, потом твердо добавил: — На этот раз.
