Глава 19
— Ничего, сеньор, я возьму его!
Гидеон упрямо помотал головой, соскакивая с седла и подтягивая подпругу.
— Отдохни, Филипп, пока, а я сам займусь этим дьяволом.
Держа у левого бедра лассо, свернутое кольцом, Гидеон рысью подъехал к матерому красавцу вожаку, предводителю дикого стада длиннорогих.
Грозно склонив мощную шею, бык взревел и отпрянул в сторону.
Лассо просвистело над самыми его рогами, но бык уклонился и мгновенно перешел в нападение. Он бросился вперед, затем, пропахав острыми передними копытами длинную, глубокую борозду, резко остановился, метнулся вправо, тут же сделал короткий выпад влево и, как опытный, искусный фехтовальщик, отпрыгнул назад, остановившись на безопасном расстоянии от противника. Розовая слюна капала с тупой морды, но лиловые глаза с налитыми кровью белками светились веселым, торжествующим блеском.
Кончик его острого, точно на станке выточенного рога вонзился в круп лошади и распорол его в нижней трети.
Хлынула струя темной, почти черной крови.
Лошадь с болезненным ржанием взвилась на дыбы и, изгибая шею в кольцо, попыталась сбросить с себя седока. От боли в позвоночнике и страшного толчка вверх и вбок Гидеон едва не вылетел из седла, но удержался, натянул поводья и, работая хлыстом и шенкелями, усмирил взбесившееся от боли животное. Огладив лошадь, он уже спокойным шагом отъехал в сторону.
Теперь вожака атаковал Филипп. Осадив на полном скаку молодую пегую кобылку, он сделал бросок — и петля восьмеркой обвилась вокруг шеи и страшных рогов, кривых и сверкающих на солнце, как сабельные клинки.
В считанные секунды Филипп завалил быка на бок, стреножил его, затащил в загон, надежно привязал джутовой веревкой к ободранному догола стволу ореха и одним ловким движением освободил свое знаменитое лассо, прочное на разрыв, скрученное из тончайшего волоса, скользкое и упругое, как китовый ус.
— Браво, Филипп! А я оказался совсем неуклюжим. Все позабыл, пока бездельничал в этой паршивой армии. Да и постарел немного…
— Ничего страшного, сеньор Гидеон. Скоро ваша сноровка вернется к вам. Вы просто отвыкли. Я ведь занимаюсь этим делом с малых лет. Я — потомственный вакеро, работал на большом ранчо в Техасе, но там мало платят, да и надоел мне Техас, а тут как раз прослышал, что мистер Гидеон набирает опытных людей за подходящую плату сюда, на Гавайи. Ну, я сразу решил, что поеду сюда во что бы то ни стало. Опыта мне не занимать, верхом я ездить научился еще раньше, чем ходить, а уж лассо бросал на все, что шло, бежало, летело, ехало и плыло, вообще — на все, что хоть как-то передвигалось, гораздо прежде, чем у меня выпал первый молочный зуб…
Гидеон перебил его рассказ:
— Да уж, Филипп, насмотрелся я на тебя сегодня. В деле ты хорош. Знаешь, я все время наблюдаю за тобой, и мне кажется, что ты справился бы и с более трудной работой. Что ты скажешь о месте управляющего, а? Дяде Кимо пора уж и отдохнуть, он сам мне все время говорит об этом. Я хотел бы сделать тебя старшим над всеми ковбоями.
Филипп усмехнулся. В его карих глазах блеснуло что-то, похожее на удовольствие, а черные усы задорно встопорщились, обнажив яркие алые губы и зубы жемчужной белизны.
— Я скажу вам вот что: мне нравится на Гавайях. Я уже семь лет живу на острове и могу сказать наверняка — лучше места на свете не сыщешь. А с вашим отцом работать — одно удовольствие. Без дела не посидишь, зато все тебя уважают и при встрече снимают шляпу. А быть старшим над всеми ковбоями, занять место Кимо Пакеле, — это очень, очень большая честь. Слишком большая честь, сеньор. Но если уж будет надо, я не прочь попробовать. Вот так-то, сеньор Гидеон. — Филипп помолчал, потом посмотрел в сторону загона, где присмиревший бык, пуская слюну, мирно чесал бок о шершавый ствол ореха: — Однако мы поработали неплохо. Теперь дядя Кимо подпустит к этим дикарям домашних бычков — и через пару дней они будут как шелковые. А потом — добрый путь до Кавайихе! Все как обычно, сеньор!
— Да, пока Америка воевала, здесь все шло обычным порядком и ничего не менялось.
— А что может измениться, сеньор Гидеон, если люди тут только то и делают, что живут, да работают, работают да живут? Им никакие перемены в голову не полезут. Да и зачем нам, пастухам, что-то менять? Наше ремесло древнее. В нем все проверено, отлажено, все на своем месте, все — путем, как говорится, сеньор Гидеон.
— Уж это точно, дон Филипп.
А он, Гидеон Кейн, как идиот, четыре года жизни положил на «алтарь всеобщего блага и прогресса», черт бы его побрал!
Дорого ему обошлась игра в солдатики.
Как он ненавидел теперь всю эту мишуру пополам с муштрой, все эти аксельбанты, эполеты, штандарты… и лозунги, лозунги, лозунги… А потом — марш-марш в бой, за победу северян и за счастье всего человечества!
А там, глядишь, его лучший друг, с которым они оттопали в казенных сапогах три с половиной года, лежит в траншее, подставив солнцу распухшее, неузнаваемое лицо, и по его слипшимся, запавшим векам ползают сытые, жирные мухи. Вот и весь «герой во плоти», как сказанула однажды его благоверная и богоданная супруга, черт бы ее побрал совсем.
И, Эмма уже не вернется к нему.
Никогда.
Паньолос разбивали лагерь для ночлега, от холмов Кохалы тянуло ночным холодком, где-то бренчало банджо.
Гидеон сидел у костра и медленно приходил в себя.
Сегодня он убедился в том, что дело Кейнов только кажется непоколебимо надежным. Благополучие, как он и ожидал, было обманчивым. Объезжая пастбища и загоны, он повсюду замечал упущения и прорехи.
Да, отец уже стар и многого просто не замечает.
Действительно, везде нужны его глаза и руки.
Все надо ставить заново и должным образом.
Нужен точный учет поголовью…
А сколько всего предстоит починить, поправить…
И на все нужны деньги. Но дело даже не в деньгах.
Прежде всего — на пастбищах нужна вода. Это самая острая и самая трудноразрешимая проблема.
Никто не считал, сколько бычков пало этим засушливым летом. Счет, пожалуй, мог бы перевалить за тысячу.
Беда в том, что единственный источник, не пересыхавший ни в какую жару, потому что он брал свое начало в горах, находился в пределах земель, закрепленных в земельных кадастрах как наследная и неотъемлемая собственность Эммы Уоллес, урожденной Эммы Калейлани Джордан, и ее мужа.
Как же теперь, после всего, что произошло между ними, через какого посредника он сможет обратиться к Эмме, умоляя, да, умоляя ее уступить ему этот участок за любую цену?
Адвокат Мак-Генри сразу и наотрез отказался ему помогать в ведении этого дела. Любой другой поверенный только осложнит дело невольной бестактностью. У него нет никаких сомнений в том, что Эмма его неправильно поймет, усмотрит в его действиях какой-нибудь подлый расчет, поиски выгоды…
Боже мой, почему нельзя жить так, чтобы все на свете не перепутывалось, не стягивалось в один фантастический узел, развязать который нельзя — можно только рубить и резать по живому…
Оставалось одно: обратиться за советом, а может быть, и за помощью к управляющему Кимо Пакеле. Может быть, он согласится уломать как-нибудь свою строптивую племянницу.
