посетить школу. Мисс Джордан, с которой вы уже знакомы, — замечательная учительница. Вот пример того, что может получиться из островной жительницы, получившей хорошее английское образование. Она могла бы преподавать и в американской школе, сэр, ибо трудолюбие, усидчивость вкупе с настоящим воспитанием, владением современной передовой методологией и, не побоюсь этого слова, талантом.
Гидеон не слушал его. Страшно подумать, что было бы, если бы Эмма согласилась на брак с этим Уоллесом. Может быть, он и добрый малый, но какая зануда, Боже мой! Она бы засохла рядом с ним. А что с ней будет рядом со мной? Что я, Гидеон Кейн, могу дать ей, кроме страдания и безнадежности? Какое я имею право осуждать Уоллеса?
— Итак, сэр? Я могу рассчитывать на ваше согласие осмотреть школу?
— В другой раз, мистер Уоллес. В другой раз… — И Гидеон заставил лошадь свернуть с тропы в густые заросли папоротника.
Не разбирая дороги, рискуя сорваться в пропасть, Гидеон гнал Акамаи прочь от долины.
Какой же он трус! Трус! Он никогда, никогда не будет свободен! Джулия связала его по рукам и ногам, оплела вязкой паутиной своих мелких расчетов, хитрая, злая бестия! Но ребенок…
Во имя будущего ребенка он должен отказаться от Эммы.
Ветер сорвал с его шляпы гирлянду из крупных фиалок. Стремительный горный поток подхватил ее и унес.
— Твое предложение очень лестно для меня, Чарльз, но я не изменю своего прежнего решения. Я не могу выйти за тебя. — Голос Эммы был печален и тих.
— Эмма, я прошу тебя подумать не обо мне, даже не о себе… Подумай о маленькой Махеалани!
Она внимательно посмотрела на него.
— Твоей младшей сестре нужен дом, отец и твердый распорядок в жизни. Настоящий христианский дом и отец-христианин.
Он всегда говорил так напыщенно…
Эмма не сердилась на него за это. Она знала, каков он на самом деле: простосердечный, симпатичный, немножко неуклюжий и очень искренний человек, такой же, как все островитяне. Единственное, что портило его, — это святая вера в прогресс и безупречную правоту министерства образования. Во всем, что касалось министерства, Чарльз Уоллес был ревностен до отвращения, а его горячие, но такие скучные филиппики, посвященные цивилизующей роли английского языка в деле воспитания туземных малышей, могли кого угодно довести до сумасшествия. Несмотря на все эти недостатки, у него было доброе сердце, и он с детских лет был верным другом Эммы Калейлани.
Но женой его она никогда не могла бы стать.
— Чарльз Уоллес! Ты такой ученый, ты окончил колледж в Бостоне, ты говоришь и думаешь как настоящий англичанин, но ты забыл наш обычай: ребенок сам выбирает себе родителей и может жить везде, где его принимают с радостью.
На острове издревле существовал обычай отдавать новорожденных из многодетных семей в семьи бездетные. Многодетные матери, как бы благодаря богов за щедрость, дарили младенцев своим товаркам, страдающим от бесплодия. Все это делалось по обоюдному согласию и ко всеобщему удовольствию. Если же ребенок оставался сиротой, он мог сам выбрать себе семью. На острове никогда не было бездомных, обделенных родительской лаской ребятишек.
Чарльз Уоллес считал, что этот обычай противоречит принципам христианской морали и поощряет распущенность. Он вообще считал островные традиции варварскими.
— Старое надо беспощадно ломать! — говорил он и не очень задумывался над тем, почему коренные жители относились к нему с уважением, но прохладно.
— У Махеалани столько друзей, — продолжала Эмма. — И разве я не заменила ей мать?
— Ты напрасно обижаешься на меня, Эмма. Я знаю, как ты заботишься о своей сестре. Я вовсе не собираюсь критиковать твои методы воспитания, напротив!.. Я восхищаюсь твоим педагогическим талантом, твоим умением общаться с учениками. Я не устаю повторять, что если бы тебе еще немного подучиться, ты могла бы стать образцовой учительницей, уехать в Америку и получить место в любом колледже. Я знаю, что Махеалани получит от тебя все, что требуется, но тебе надо иметь свою семью, собственных детей! И о тебе тоже кто-то должен заботиться! Если бы ты только могла представить себе, какая семья могла бы получиться у нас… Заботливый, любящий отец, образованная, нежная мать, прелестные, послушные, воспитанные дети… Я так мечтал об этом, Эмма!
— Конечно, Чарльз, я когда-нибудь выйду замуж, но не теперь.
— И, конечно, не за меня?
— Да, Чарльз. Не за тебя.
— У тебя, должно быть, кто-то есть…
Она застенчиво опустила глаза:
— Есть, Кеальи. Давно. Много, много лет. Я встретила его еще до нашей помолвки.
— Вот как? Почему же ты согласилась на этот шаг, почему не отказала мне сразу?
— Я пошла на это только ради спокойствия умирающей матери. Вспомни, ведь ты сам говорил мне тогда, что все это можно переменить через некоторое время, что наша помолвка — всего лишь формальность и ты считаешь меня свободной…
— Что ж, я должен смириться совсем этим. К сожалению, я заблуждался, когда думал, что ты привыкнешь ко мне и полюбишь. Я так верил в силу моей любви.
— Ты всегда был мне верным другом, Уоллес. Самым дорогим другом. Останься им, Чарльз, прошу тебя.
Ему было тяжело продолжать этот разговор. Он переменил тему:
— Я только что встретил Кейна.
— Гидеона… Мистера Кейна?
— Я догнал его по дороге в долину. Мы говорили с ним. Я пригласил его взглянуть на нашу школу, но он почему-то повернул обратно. Все это было так неожиданно… Знаешь, он показался мне каким-то… беспокойным, слишком резким. Мне не понравилось его обхождение. Я так горячо поздравил его, а он отвечал мне сквозь зубы, таким недружелюбным тоном… Настоящий джентльмен никогда бы не позволил себе так разговаривать…
— Ты поздравил его с женитьбой?
— Да, и с тем, что ему дарована великая радость вскоре стать отцом… Появления первенца ожидают к началу нового года. У стариков Кейнов вскоре появится внучек, ты представляешь…
Карманная Библия выскользнула из ее ослабевших пальцев. Она нагнулась, поднимая книгу, и Уоллес не заметил, как потемнело ее лицо.
Эмма отвернулась и увидела Махеалани, вприпрыжку бежавшую к ней.
— Эмма! Эмма! Посмотри, что я нашла! Твои любимые… Я поймала их в горном ручье… — Она подала Эмме гирлянду из крупных фиалок. — Кто-то потерял ее, а я нашла… Смотри, какие красивые! Кеальи, майкай, майкай…
— Говори только по-английски, дитя мое! — Чарльз Кеальи, улыбаясь, шутливо погрозил ей пальцем.
— Да, очень красивая гирлянда, — пробормотала Эмма, беря девочку на руки. Девушка изо всех сил старалась улыбнуться, но вместо этого слезы неожиданно побежали из глаз. Она вдруг почувствовала себя старой, увядшей и слабой, как будто уже давно страдала каким-то тайным смертельным недугом. — Спасибо, Лани, я очень рада, — продолжала она, крепко прижимая девочку к себе.
Махеалани прильнула к ней. Кеальи уже не было рядом с ними, только добрые ручки ребенка, крепко державшие гирлянду из пурпурных фиалок, обвивали шею Эммы, не давая ей провалиться в черную бездну.
