я могу прочесть их. И по существу все, что я буду делать дальше, – это и будет попыткой чтения и понимания нескольких, расположенных буквально на соседних страницах, абзацев, как вы уже должно быть догадались, все той же работы Выготского «Гамлет». А еще точнее – его «Предисловия» к ней.
Эти страницы представляются мне исключительно важными не только для понимания самой этой работы Выготского, или даже вообще – для понимания «внутреннего импульса», который стоит за его ранними работами, и для понимания судьбы, которую этот импульс претерпел в последующем творчестве Выготского, но, более того, они представляются мне исключительно важными для понимания некоторых критических моментов в нашей нынешней ситуации в психологии и в сфере психопрактики, в частности в психотерапии.
И здесь – к сожалению! – я никак не могу согласиться со словами, сказанными сегодня по поводу Выготского нашим председателем, Ф.Е. Василюком, в качестве его «отповеди» Ярошевскому, поскольку приходится признать, что то понимание человека, которое можно найти в «поздних» работах Выготского – если только это слово приложимо к творческому пути мыслителя, оборвавшемуся в «роковые» не для одного гения 37 лет! – понимание человека, которое обычно и связывают с именем Выготского, апеллируя к его классическим работам, составляющим корпус «культурно- исторической» концепции, это понимание человека безусловно является редуцированным и «вырожденным» – что и позволяет (при желании или из-за неспособности увидеть иное) некоторым (если не большинству) исследователям творчества Выготского характерные с ним манипуляции, – но! – но, как я заметил бы с самого начала, – и это, собственно, и определяет пафос обращения к ранним, опять же, как полагает большинство исследователей, не имеющим никакого отношения к психологии, работам Выготского, – это понимание человека является «вырожденным» и редуцированным прежде всего по отношению к ранним работам самого Выготского.
Ибо Человек (так и хочется это слово брать тут с большой буквы), который имеется в виду или – я бы сказал даже – который нащупывается, улавливается, который ищется ранними работами Выготского, – он, говоря словами Гамлета, сказанными им, если помните, о своем отце, «человеком был, и в полном смысле слова!»
Хотя, строго говоря, уже и между самими этими ранними – близкими и по содержанию, и по времени написания текстами, положим, между тем же «Гамлетом» (в той его второй, более поздней версии, которой мы располагаем, ибо была, как мы знаем, еще и первоначальная, более ранняя версия, которая до сих пор не опубликована) и соответствующими главами «Психологии искусства», тоже есть существенное различие.
И уже здесь «направление», в котором происходят изменения – а по мере того, как мы продвигаемся к собственно культурно-исторической психологии, к тому Выготскому, за которого мы его и «держим», изменения эти все больше и больше нарастают: это направление ко все более и более откровенной психологистической интерпретации человека, всей его душевно-духовной жизни.
Я имею в виду здесь вовсе не то – как подчас утверждают, – что есть «два» разных Выготских в том смысле, что психологом был лишь второй, «поздний» Выготский, создатель собственно «культурно-исторической теории психического развития», или, по крайней мере, Выготский, переступивший границу современной ему психологии (получавший зарплату в Институте психологии). Тогда как первый, ранний Выготский – это Выготский-филолог, Выготский-литературовед или литературный критик. Причем к раннему относят, как правило, не только Выготского «Гамлета», но также – и Выготского «Психологии искусства», полагая, что даже эта его работа, строго говоря, еще не психологическая, но филологическая, литературоведческая, если вообще и имеет, то очень косвенное к психологии отношение.
С этим как раз я никак не могу согласиться. И попытаюсь показать, что, наоборот, именно эти, ранние работы Выготского – и, быть может, прежде всего его «Гамлет», – это работы, содержащие уникальные опыты «реальной психологии» человека.
Только «опыты» эти должны быть еще «извлечены», и искать их следует у Выготского не там, где их обычно ищут, не там даже, где сам Выготский их полагает, и – что с этим связано и что, быть может, еще более важно – искать их следует не как опыты той или такой психологии, о которой говорит сам Выготский, когда он там говорит о психологии, и не в рамках той психологии, которую мы знаем и имеем в виду, говоря о психологии сегодня, но как опыты той и в рамках такой психологии, которой не было во времена Выготского и которой – мы должны, если хотим читать эти работы Выготского, это признать – нет и сегодня.
Ибо – это «опыты», в которых сегодня можно усматривать прообраз, искать парадигму некой будущей психологии человека, психологии, к
