Но Клэр упорно молчит, и пропасть между ними становится шире.
Можно только догадываться, что выпало на ее долю за прошедшие полгода. Патрику так хочется сказать, что он все понимает. Наверное, она чувствует себя обездоленной. И страшно устала. Так тяжело жить, когда чей-то нож постоянно приставлен к твоему горлу, добывать себе еду и убегать, бесконечно убегать. Похоже, Клэр уже дошла до точки. И вот теперь все должно решиться завтра. Она либо отвоюет свое, либо упокоится навеки.
Его размышления прерывает Тио. Мексиканец выходит из-за ствола, подбрасывая в воздух огромный нож с костяной рукояткой. Вот так лезвие — оно в длину как его собственная рука от локтя до запястья. Оружие, поблескивая серебром, крутится в воздухе. Раз, второй, третий, четвертый. Тио насвистывает и не отрываясь смотрит на Патрика.
— Вот что я скажу тебе, парень. Ты не в наручниках. Тебя не привязали к дереву. Не заклеили рот скотчем. — Мексиканец в очередной раз ловит нож и ударяет им по стволу ближайшего кедра. На землю падает кусок коры. Потом еще и еще. — И поэтому ты, наверное, вообразил, что свободен.
Лезвие раз за разом кромсает дерево, и на желтой кедровой мякоти, обрамленной черной корой, постепенно появляется лицо: два раскосых глаза, провал носа, зазубренная улыбка.
— Сегодня мы убивали солдат. А завтра будем убивать волков. И я хочу, чтобы ты кое-что усвоил. Если ты нам помешаешь, я тебя завалю. — Тио последним взмахом ножа довершает деревянную улыбку и уходит, бросив напоследок через плечо: — Имей в виду, я буду за тобой следить.
Патрик и Клэр какое-то время молча смотрят на сочащееся смолой лицо.
— Костер гаснет, — наконец говорит Гэмбл.
Он отходит в сторону, набирает веток и бросает их в угасающее пламя. В воздух взвивается сноп искр. Трещит дерево.
И тогда Патрик начинает рассказывать. Про войну. Он говорит о ней так, будто это живое существо с железными челюстями, провонявшим серой дыханием и вырастающей из паха саблей. Он рассказывает Клэр про ледяное хрустальное небо Республики. Про бесконечное снежное покрывало. Про то, как долго искал отца. Про обреченный отряд ликанов. Про то, как он сам боится повторить их судьбу. Патрик просит у Клэр прощения. Говорит, что все понимает: она, вполне возможно, его ненавидит. Но ему так хочется верить, что где-то там существует другая вселенная и в этой вселенной ничего такого не случилось, там ни о чем не надо печалиться, можно лежать себе на пляже, натирать друг друга кремом для загара и пить пина-коладу из кокосовых орехов.
Лицо девушки смягчается, она с улыбкой смотрит в небо. Патрик уверен: Клэр сейчас видит то же, что видит и он сам, — другую жизнь где-то далеко отсюда, где текут чистые реки, цветут весенние сады, дети играют в мяч, а влюбленные парочки прогуливаются по парку, взявшись за руки; там люди спокойно идут в кино и заказывают себе попкорн и кока-колу. Там Клэр и Патрик могли бы быть вместе, могли бы не оглядываться на прошлое и смотреть лишь в будущее.
Ну вот, слава богу, лед растоплен. Наконец-то Патрик может обнять ее.
— Помнишь, я как-то писал тебе про электричество?
— Я по-прежнему мало что в нем понимаю.
— Я тоже. Но я сейчас его чувствую.
Глава 66
Трещины и подтеки на потолке складываются в узор. Призрак в черном плаще с капюшоном. Мириам пытается не смотреть туда или составить из трещин другую картинку — например, выныривающую из темного пруда рыбу. Но ничего не выходит. Призрак на прежнем месте, ждет ее. Ждет, чтобы она сдалась. Тогда он летучей мышью спикирует с потолка, подхватит жертву и уволочет в пещеру глубоко под землей. Сделает из ее косточек ожерелье, из зубов — игральные кости, из легких — красную гармонь, а душу