запечатает в медальон и повесит на шею демону.
Наступило утро. Это можно определить по розовому свету, льющемуся сквозь стеклоблоки. Наверное, где-то сейчас в чьих-то спальнях звенят будильники, люди вылезают из постелей, варят кофе, у них подгорают тосты. А для нее что день, что ночь — все едино. Ничего не происходит. Иногда ее кормят, иногда моют, иногда трахают, а иногда совсем никто не приходит. Никаких изменений.
Помнится, муж Мириам как-то рассказывал, что в жизни срабатывает нечто вроде математического закона обратной пропорциональности: чем дольше живешь, тем быстрее течет время. Она же всегда объясняла это привычкой. Если постоянно делать одно и то же, жить и работать в одном и том же месте, перестаешь замечать сам процесс. А ведь именно тогда, когда замечаешь детали и пытаешься сложить их в картинку, и чувствуется время, дни отличаются друг от друга. Иначе жизнь просто летит мимо, вот как сейчас. Сейчас ей вообще сложно заметить ход времени. Один день неотличим от другого.
Поэтому Мириам точно не знает, сколько времени минуло с прошлого визита Пака. Наверное, неделя или даже больше. Как ни странно, она стала с нетерпением ждать его появления, бояться и ждать. Он с ней хотя бы разговаривает. Слушает, даже когда она посылает его к черту. Пак заинтересован в Мириам, пусть не столько в ней самой, сколько в ее мучениях. Благодаря ему она чувствует себя важной персоной, чувствует себя чьим-то врагом, а не просто старой мебелью, брошенной в подвале. Мириам ненавидит Пака. И от души желает ему смерти. Но еще Мириам желает, чтобы он кусал ее и резал ножом: ведь когда идет кровь — это значит, что она жива. Такой день становится особым, отличается от других.
Но этим утром дверь комнаты открывает не Пак. К ней явился Калибан. Светлые волосы, глаза- щелочки, сгорбленная спина. Непонятно, сколько ему лет. Может, он ненамного старше ее самой, а может, годится Мириам в отцы. Калибан не похож на других. Вечно шаркает, что-то бормочет себе под нос. Не солдат, а скорее слуга. Иногда он приносит еду и, сидя на краешке кровати, кормит Мириам с ложечки, причмокивая губами. Не разговаривает с пленницей, никак не реагирует на ее слова. И старается на нее не смотреть. Наверное, его смущает женская нагота. А может, этот тип вообще ни на кого не смотрит и ни с кем не разговаривает.
Сегодня он пришел ее помыть. В руках у Калибана железная миска с теплой мыльной водой. Он ставит ее на пол, достает мокрую губку, выжимает и проводит по лицу Мириам, животу, бедрам, икрам, ступням. Не грубо, но абсолютно равнодушно. Просто моет, как обычно моют пол. Особенно тщательно трет болячки, отковыривает ногтем коросту.
Напоследок Калибан споласкивает ей промежность, кидает губку в миску и принимается менять белье. Мириам едва может двинуть рукой или ногой, длины наручников хватает только, чтобы приподняться над судном. Простыня под ней резиновая, на случай, если судно перевернется. Ее меняют каждые несколько дней. Вот и сейчас Калибан снимает простыню, и Мириам подвигается, чтобы ему было удобнее. Мужчина наклоняется над ней. И из кармана брюк выглядывают ключи. Взблескивают на свету, будто бы подмигивая.
В детстве Мириам верила, что, если изо всех сил сосредоточиться, можно двигать предметы усилием воли. Что мозг можно натренировать, как обыкновенную мышцу. И каждый день по нескольку минут сидела, уставившись на карандаш или камешек. Иногда у нее от усилий начинала трястись голова и пропадало боковое зрение. Сколько раз Мириам думала об этом здесь, в подвале. Воображала, что если сосредоточиться, то можно что-то изменить, сбежать. Вспоминала свой коттедж, поросшие зеленым мхом стволы деревьев и белую ольху, похожую на кость. Мысленно оказывалась там, шла, обнаженная, сквозь туман, по мокрой от росы траве. Осока, мятлик, клевер целовали ее обнаженные икры. А рядом шел муж. И дочка.
И вот момент настал.
На ее запястьях — давнишние раны от наручников. Мириам тянется к ключам, и раны начинают кровоточить. Она тянется изо всех сил. Остался буквально какой-то дюйм. Вот бы пальцы стали магнитами. Вот бы суставы сделались гибкими, а сухожилия растянулись, как старые резинки, растянулись еще хоть чуточку. Наручники все глубже врезаются в плоть, кожа расползается, кровь стекает по руке. Именно кровь и помогает, действуя вместо смазки.
