потоком, словно Клэр вскрыла ножом шов на ране. Девочку звали Мэг. Ей было семь лет, вернее, уже почти восемь. Волосы каштановые, кудрявые, как у отца. Такая умница. Могла перечислить столицы всех штатов, назвать буквы алфавита в обратном порядке. Что с ней случилось? Ее отец, муж Мириам, делал бомбы из аммиачной селитры. Собирался взорвать шесть машин на парадах в честь Дня независимости в разных концах штата. Разнести на кусочки всех этих клоунов с водяными пистолетами, разряженных женщин с жезлами, детишек с леденцами.
— А вместо этого разнес на кусочки собственного ребенка. Мы не знаем точно, что случилось. Бомба взорвалась. И все. Она лежала на верстаке под жестяным навесом. Мэг играла там или полезла посмотреть, чем занимается папа. А в следующее мгновение ее не стало. Помню, я выбежала из дома, а в небе словно кружилась сотня летучих мышей. Но это были кусочки жести, обгорелая жесть сыпалась на землю.
Мириам не плачет. Она уже свое отплакала. Тетя сжимает нож с такой силой, что белеют костяшки пальцев.
— Твои родители поступили правильно. Они вовремя решили уйти из Сопротивления, когда появилась ты. Я поняла это слишком поздно.
Мириам постоянно повторяет: нельзя в одиночку выходить из коттеджа, нельзя ни на мгновение терять бдительность. Но Клэр так устала от этой вечной паранойи. Она здесь уже месяц. Тетя чуть что хватается за пистолет, выглядывает в окно сквозь прорези в фанере, но пока ничего так и не случилось, никто не пожаловал к ним из леса. К тому же на улице метель, ни один наблюдатель при всем желании ничего не разглядит. Какая тут может быть опасность?
Нужно развеяться, сбежать хоть ненадолго, решает она и потихоньку выходит из дома. От холода ноет запястье. Под ногами шуршит снег. Поверх худи Клэр надела ту старую куртку. Тетя хотела ее сжечь, но девушке жаль было с ней расставаться. «Это как академическая шапочка на выпускном в университете», — объяснила она Мириам. В кармане Клэр неожиданно нащупывает бумажку. Вырванный из блокнота листок, а на нем нацарапаны телефонный номер и имя — Патрик. Клэр улыбается. Снежинка падает на ее губы и тут же тает.
Он выше ее на несколько дюймов и более подтянутый. Зеленые глаза то сверлят ее, то смущенно глядят в пол. Темно-каштановые волосы коротко подстрижены. Если их чуть отрастить, наверняка будут виться. В тот день она чуяла его запах. Остаточный эффект трансформации. От него приятно пахло торфом и немного потом. Клэр нравилось, как он двигается: никакой суеты, четко выверенные движения. И как говорит: медленно, тщательно подбирая каждое слово.
Как здорово было снова поговорить с ровесником, ведь она столько времени общалась лишь с Мириам.
Поэтому Клэр впитывала каждое слово. На ее вопрос Патрик ответил, что раньше жил в Калифорнии. И по ее просьбе рассказал о ферме своего отца. О том, как в детстве собирал свежие яйца в курятнике, лазал под изгородями из колючей проволоки, стрелял по зайцам из рогатки, складывал в стеклянную банку потерянные ящерицами хвосты, ловил кузнечиков и кидал их в паутину. Рассказал о заповеднике Биг-Сур. О том, как ездил, сидя позади отца, на мотоцикле. О тумане над океаном. О звяканье буйков и тявканье морских львов. О Сан-Франциско, где можно рыбачить с причала и на ходу запрыгивать на заднюю площадку трамвая.
— Скучаешь, небось?
— Ага. — Он сказал, что скучает, но теперь уже меньше. На него за последнее время столько всего свалилось, что теперь, когда он оглядывается назад, та жизнь кажется чужой.
— Знакомое ощущение, — кивнула Клэр.
Именно тогда девушка словно бы почувствовала… как бы это назвать… ну, рывок, что ли. Вечером у камина отец частенько рассказывал ей истории про призраков, которые ночью хватают тебя за шею или дергают за ногу, когда ты купаешься в озере. Схватят и не отпускают. Вот так и Патрик ее поймал.
Снйга по щиколотку. Сосны с одного боку сделались белоснежными, тем ярче на этом фоне
