— Думаешь, я недостаточно сильный? — Он снова оглянулся на нее, и на этот раз она позволила ему на себя смотреть, потому что успела надеть белую блузку.
— Я не знаю, достаточно ли ты жесток. — Ее темные глаза были ясными-ясными. — А если жесток, то это печально.
— Тем, у кого есть власть, не нужно быть жестокими.
— Но обычно они жестоки. — Ее голова нырнула вниз, скрываясь за ширмой: Грасиэла надевала юбку. — Ну что ж, ты видел, как я одеваюсь, а я видела, как ты застрелил человека. Можно теперь задать тебе личный вопрос?
— Ну конечно.
— Кто она?
— Кто?
Ее голова снова показалась над ширмой.
— Та, кого ты любишь.
— Кто сказал, что я кого-то люблю?
— Это сказала я. — Она пожала плечами. — Женщины знают такие вещи. Она во Флориде?
Он улыбнулся, покачал головой:
— Ее уже нет.
— Она тебя бросила?
— Она умерла.
Грасиэла поморгала, внимательно посмотрела на него — убедиться, что он ее не разыгрывает. Поняв, что нет, она произнесла:
— Прости.
Он сменил тему:
— Ты довольна, что вы получили пушки?
Она облокотилась на верхушку ширмы.
— Очень. Когда придет день, чтобы покончить с режимом Мачадо, а такой день обязательно наступит, у нас уже будет свой… — Она щелкнула пальцами, посмотрела на него. — Как это?..
— Арсенал, — подсказал он.
— Да, арсенал.
— Значит, у вас это не единственное оружие.
Она помотала головой:
— Не первое и не последнее. Когда придет время, мы будем готовы. — Она вышла из-за ширмы в типичном наряде работницы сигарной фабрики: белая блузка, галстук-ленточка, желтовато-коричневая юбка. — А по-твоему, я делаю глупость.
— Вовсе нет. По-моему, это достойное дело. Просто оно не мое.
— А твое какое?
— Ром.
— И ты не хочешь быть достойным человеком? — Она свела большой палец с указательным, оставив между ними узкий просвет. — Совсем не хочешь, даже чуть-чуть?
Он покачал головой:
— Я ничего не имею против достойных людей. Я просто заметил, что они редко живут дольше сорока лет.
— Как и гангстеры.
— Верно, — согласился он, — но мы ходим в более дорогие рестораны.
Из гардероба она извлекла туфли без каблуков, того же цвета, что и юбка, и села на кровать, чтобы их надеть.
Он продолжал стоять у окна.
— Ну, допустим, в один прекрасный день вы устроите эту свою революцию, — произнес он.
— Да.