Он отмахнулся:
— Я просто еще не выучил испанский.
— Его отец был потрясающий человек. — Глаза у нее загорелись. — Он взял меня к себе в дом, выделил мне отдельную спальню с чистым постельным бельем. Мне наняли частного учителя по английскому. Мне, деревенской девчонке.
— И что его отец просил взамен?
Она прочла его мысли по глазам:
— Ты отвратительный тип.
— Вопрос-то напрашивается.
— Он ничего не просил. Может, он немного загордился, что столько всего делает для обычной деревенской девочки. Только и всего.
Он поднял ладонь:
— Прости, прости.
— Ты видишь худшее в лучших людях, — произнесла она, качая головой, — и лучшее в худших.
Он не мог придумать, что на это ответить, поэтому лишь пожал плечами: пускай молчание и выпивка смягчат настроение.
— Пошли. — Она выскользнула из его кабинки. — Потанцуем. — Она потянула его за руки.
— Я не танцую.
— Сегодня вечером, — возразила она, — танцуют все.
Он позволил ей поднять себя на ноги, хотя и понимал, что это, черт побери, просто кощунство — танцевать рядом с Эстебаном или даже с Дионом.
Ну конечно, Дион над ним открыло потешался, но Джо слишком много выпил, чтобы об этом переживать. Он позволил Грасиэле вести, следовал за ее движениями и скоро поймал ритм, которому мог худо-бедно соответствовать. Они довольно долго оставались на площадке для танцев, передавая друг другу бутылку черного рома «Суарес». В какой-то миг он обнаружил, что в его мозгу разные ее образы накладываются друг на друга: вот она бежит по кипарисовому болоту, словно загнанная дичь, вот танцует в нескольких футах от него, подергивая бедрами, покачивая плечами, запрокидывая голову, чтобы поднести бутылку к губам.
Он убил ради этой женщины. И ради себя самого. Но если и существовал какой-то вопрос, на который он весь день не мог найти ответ, то это был вопрос, почему он выстрелил этому матросу в лицо. Такое делаешь с человеком лишь от гнева. Обычно стреляешь в грудь. Но Джо разнес ему лицо. Тут было что-то личное. Зачарованно глядя на ее покачивания, Джо понял — он сделал это, потому что ясно увидел в глазах матроса: тот относится к Грасиэле с презрением. Она коричневая, и изнасиловать ее — не грех. Во всяком случае, в военных передрягах такой грех легко отпускают. И Сайрусу было почти все равно, будет она живой или мертвой, когда он станет с ней это делать.
Грасиэла подняла руки над головой, а вместе с ними и бутылку. Кривая улыбка блуждала по ее лицу в синяках, глаза смотрели вверх.
— О чем ты думаешь? — спросила она.
— О сегодняшнем.
— А что там насчет сегодняшнего? — спросила она, но тут же прочла ответ в его взгляде. Она опустила руки, протянула ему бутылку, и они снова направились к своему столику.
— Мне плевать на этого типа, — произнес Джо. — Мне просто жаль, что не нашлось другого способа.
— Его и не было.
Он кивнул:
— Вот почему я не жалею о том, что сделал. Я просто жалею, что это вообще случилось.
Она взяла у него бутылку.
— Как благодарят мужчину после того, как он спас твою жизнь, которую сам же подверг в опасность?
