— Всю жизнь, — произнесла она, словно это был совершенно логичный ответ. — Он же отдал свою жизнь за тебя.
Он покачал головой:
— Извини, пожалуйста, но он отдал жизнь за
— Значит… — Ее рука с тостом застыла в воздухе.
— Значит, — подхватил он, — от имени твоих сподвижников я с удовольствием отошлю семейству Бустаменте мешок денег — как только у меня будет такой мешок. Тебя это устраивает?
Она улыбнулась ему, откусывая от тоста:
— Меня это устраивает.
— Считай — сделано. Кстати, тебя кто-нибудь зовет не Грасиэлой, а покороче?
— Как, например?
— Ну не знаю. Граси?
Она скорчила гримасу, точно села на раскаленный камень.
— Граци?
Еще одна недовольная гримаска.
— Элла? — попытал он счастья.
— Да зачем? Родители меня назвали Грасиэлой.
— Мои родители тоже дали мне имя.
— Но ты его разрезал пополам.
— Меня зовут Джо, — произнес он. — Это как Хосе.
— Я знаю, что это за имя, — отозвалась она, доедая. — Но Хосе и означает — Джозеф. А не Джо. Тебя надо звать Джозеф.
— Ты как мой отец. Только он меня звал Джозефом.
— Потому что это твое имя, — ответила она. — Ты ешь очень медленно. Как птичка.
— Мне уже говорили.
Она подняла глаза на что-то за его спиной. Он повернулся на стуле и увидел, как в заднюю дверь входит Альберт Уайт. Не постарел ни на день, хотя и несколько расплылся по сравнению с тем, каким его запомнил Джо: над его поясом нависало банкирское брюшко. Он по-прежнему предпочитал белые костюмы, белые шляпы и белые короткие гетры. И он по-прежнему шагал не спеша, с уверенностью человека, полагающего, что весь мир — игровая площадка для его увеселения. С ним вошли Бонс и Бренни Лумис. По пути он прихватил стул, и его парни сделали то же самое. Они поставили стулья за столик Джо и уселись — Альберт рядом с Джо, а Лумис и Бонс — по бокам от Грасиэлы, глядя на Джо бесстрастными глазами.
— Сколько прошло времени? — осведомился Альберт. — Два года с небольшим?
— Два с половиной, — поправил Джо и отхлебнул кофе.
— Тебе виднее, — отозвался Альберт. — В тюрьму-то попал ты, а про заключенных я твердо знаю одно: все они очень внимательно считают дни. — Он протянул руку, взял сосиску с тарелки Джо и стал глодать ее, словно куриную ногу. — Почему ты не полез за своей пушкой?
— Может, я ее не ношу.
— Нет, правда, — настаивал Альберт.
— Ты бизнесмен, а это место — чересчур людное для перестрелки.
— Не соглашусь. — Альберт огляделся. — Мне оно представляется более чем приемлемым. Хорошее освещение, свободные линии обстрела, не слишком шумно.
Судя по всему, хозяйка кафе, нервная кубинка лет пятидесяти с лишним, занервничала сильнее обыкновенного. Она ощущала напряжение между этими мужчинами и хотела, чтобы это напряжение поскорее перенеслось за пределы ее заведения. За стойкой перед ней сидела пожилая пара, не обращая никакого внимания на происходящее: они спорили, пойти сегодня вечером в кинотеатр «Тампа» или же на шоу Тито Броки в «Тропикале».
Больше в зале никого не было.
Джо покосился на Грасиэлу. Ее глаза чуть расширились, на горле у нее проступила бьющаяся жилка,
