Уилл в отчаянии мотает головой, возвращается к учительскому столу, обессиленно падает на стул и закрывает лицо руками. Наш разговор явно складывается не так, как он планировал.
– Ты правда спала с ним в одной постели? – шепчет Эдди так, чтобы Уилл не расслышал.
– Да ничего не было! Ты же сама говорила, что он зануда!
Эдди снова смеется, причем так заразительно, что я тоже теряю самообладание.
– Неужели это смешно?! Пошутить решили?! – доносится из противоположного конца класса голос Уилла.
Судя по его взгляду, он надеялся, что известие об оставлении после уроков нас расстроит, и уж точно не ожидал, что мы будем так веселиться.
– А вы знаете, что у Чака Норриса нет чувства юмора? – не унимается Эдди. – Он сразу убивает всех, кто осмелится при нем засмеяться!
Уилл утыкается лбом в стол, признавая поражение. Мы с Эдди переглядываемся и тут же перестаем смеяться, пытаясь проявить уважение к тому, что он пытается поговорить с нами серьезно.
– Послушайте, мистер Купер… – Эдди вздыхает и выпрямляется на стуле. – Я никому ничего не скажу. Клянусь. Тем более и рассказывать-то особо не о чем.
– Есть о чем, Эдди. Вот это я и пытаюсь объяснить вам обеим. Если вы будете думать, что это пустяк, то рано или поздно наверняка проговоритесь. А для меня слишком многое поставлено на карту.
Мы обе вздыхаем. Воздух в классе словно вдруг лишился кислорода, и вся наша веселость исчезла вместе с ним. Эдди тоже чувствует это и пытается разрядить возникшее вдруг напряжение.
– А вы знаете, что Чак Норрис не любит играть в карты, потому что… – начинает она, но тут Уилл окончательно выходит из себя и, стукнув кулаком по столу, вскакивает на ноги.
Мы с Эдди уже не смеемся. Я делаю большие глаза и мотаю головой, давая знак, что Чаку Норрису пора на покой.
– Это не шуточки! Это очень серьезное дело! – повысив голос, говорит он, достает что-то из ящика, подходит к нам и швыряет на стык наших парт фотографию.
На фотографии изображен Колдер.
– Этот мальчик! Этот мальчик – очень серьезное дело! – кричит Уилл, тыкая пальцем в фотографию. Он делает шаг назад, разворачивает соседнюю парту и садится перед нами.
– Не уверена, что мы понимаем, о чем ты, Уилл, – осторожно начинаю я, и Эдди согласно кивает. – При чем тут Колдер?
Уилл делает глубокий вдох, наклоняется и забирает фотографию. Я по лицу вижу, что он вспомнил о чем-то неприятном. Некоторое время он смотрит на фото, потом снова кладет его на стол и откидывается на спинку стула, скрестив руки на груди и продолжая смотреть на фотографию, лишь бы не встречаться с нами взглядом.
– Он был с ними… когда это случилось. Они умерли у него на глазах.
Я шумно вдыхаю. Мы с Эдди почтительно молчим, ожидая, что он скажет дальше, но у меня сразу же появляется чувство, что это будет нечто важное.
– Врачи сказали, что он чудом остался жив. Машина была всмятку. Когда к месту аварии подбежали люди, они обнаружили Колдера пристегнутым к остаткам заднего сиденья. Он звал маму, просил ее обернуться. Больше пяти минут он сидел там один и смотрел, как умирают родители…
Уилл нервно кашляет. Эдди берет меня под столом за руку и крепко сжимает. Мы молчим.
– Я не отходил от него все шесть дней, которые он пролежал в больнице. Не пошел даже на похороны родителей. Когда бабушка с дедушкой приехали за ним, он разрыдался. Ему не хотелось ехать с ними, он хотел остаться со мной, умолял меня взять его к себе в общежитие. У меня не было ни работы, ни страховки, мне было девятнадцать лет. Я понятия не имел, что значит растить ребенка… поэтому я позволил им забрать его.
Уилл встает и подходит к окну. Некоторое время он молча наблюдает за тем, как машины одна за другой уезжают с парковки, потом подносит руку к лицу и, как мне кажется, смахивает слезы. Не будь рядом Эдди, я бы подошла к нему и крепко обняла.
