выбрось из головы. Понял?
Интересно, как их выбросишь? Сейчас голова Сергея была как мусорная корзина, только хуже. Корзину-то опустошить ничего не стоит.
Он надел перчатки, повесил на шею дрова. Дверцу открывали вдвоем, перебарывая набегающий поток. Мотор все чихал и чихал. Бензиновый движок давно бы остановился, а этому, как видно, еще перепадала толика газа от дотлевающих дров. Под крылом расстилалась все та же безотрадная картина. Горы… Лесистые горы.
— Вниз не смотри! — крикнула Ева, с трудом удерживая дверцу. — Нащупай ногой лонжерон и иди!
Сергей уже не смотрел вниз. Он смотрел прямо перед собой. В каком-то метре от него переливался струями воздуха роскошный Проход. Один широкий шаг — и ты дома… почти дома. В безопасности. Там где не придется заниматься акробатикой на крыле дурацкого, на дровах летающего биплана. Там, где в тебя не будут стрелять на том основании, что ты контрабандист. Аркадий Михайлович еще и похвалит.
А! К чертям Аркадия Михайловича! Хряк-босс отныне и навеки может идти ко всем чертям. Пора вообще развязаться с этой компанией. Вот же дурак… захотел интересной жизни. Того, что уже было, на весь остаток дней хватит. Родиону надо плюнуть в глаза. Интересная жизнь… Неужели так уж интересно быть сдутым с крыла и кувыркаться вниз, в ужасе вопя во все горло, что не согласен, мол, с таким раскладом?..
— Сергей! — отчаянно крикнула Ева. Наверное, она тоже увидела открытый Проход.
И в этот момент окончательно замолчал мотор. Стало очень хорошо слышно, как скрипит биплан и гудит ветер в растяжках.
А еще в ушах.
— Скорее, Сергей!
Черт знает почему Проход вдруг исчез. Сергей удивился этому. Он так и не осознал, что больше не боится. Сейчас, сейчас… Все будет в порядке. Вот он, главный лонжерон… может, и не главный, но точно что-то деревянное вроде рейки. Шаг… Еще шаг… Перехватиться — и еще шажок. Теперь совсем близко…
Крыло то уходило из-под ног, то мягко поддавало снизу. Как палуба в шторм. Закусив губу, Сергей воевал с хитрым запором приемной горловины. Когда он открыл ее, в лицо ударил такой жар, что мигом обгорели брови и ресницы. Еще бы чуть пожарче — и Сергей инстинктивно прикрыл бы руками лицо, осознав свою промашку уже в свободном полете.
Нагнув голову, он освободил шею. Первая вязанка попыталась было застрять, и ее пришлось вбить в горловину кулаком. Пеньковая веревочка тут же вспыхнула, но не успела она прогореть, как Сергей впихнул в газогенератор и вторую вязанку. Повоевал с замком крышки, запер. Тупо прислушался. Мотор по- прежнему не работал, только выл ветер в снастях… то есть в этих… как их… в растяжках и расчалках. А внизу… внизу было худо. Биплан уже не летал над сопками, он шел ущельем, ниже вершин, неуклюже планируя и быстро теряя высоту. Стало даже интересно: сколько он еще продержится в воздухе? Минуту? Полминуты?
Трещала голова, и мысли были какие-то отстраненные, как о чужом человеке. Разобьется в лепешку — ну что ж, значит, судьба его такая. А еще очень хотелось спать.
Что-то кричала Ева. Кричала и манила к себе рукой.
Идти к ней? А надо ли?
Ох, как не хочется…
Мотор вновь зачихал и вдруг заработал ровно. Самолет стал понемногу подниматься.
— Сюда иди! Сюда! — надрывалась, придерживая дверцу, Ева.
Идти к ней?.. Да, наверное, надо. Она лучше знает.
Боже, но как не хочется!..
— Дыши! Ты угорел! Дыши глубже и иди сюда! Осторожно иди!
Угорел? Кто угорел? Глупости какие…
