Сумерки уже сгустились, когда лес раздвинулся. За вспаханным полем на озерном берегу смутно проступали приземистые строения. В вечерней тиши далеко разнеслось коровье мычание. Видимо, это и был хутор, о котором упоминал Рафаэль.
Из-за изгороди загавкала собака. Лакки ответил. Вышедший на лай хозяин, приземистый крепыш с дремучей бородищей, имел с Рафаэлем разговор. Макс помалкивал и почти не слушал. Он валился с ног.
Ночевали на сеновале. Рафаэль чуть ли не силой заставил Макса немного поесть. Упрашивать Лакки ему не пришлось.
Какие еще ужины, а равно завтраки и обеды, когда человеку для полного счастья надо только упасть и отключиться! С трудом проглотив последний кусок тушенки, Макс так и сделал. Ах, как сладко спится в душистых объятиях сена!.. Но уставший до полусмерти человек уснет и на гвоздях.
И будет очень недоволен, когда его грубо растолкают.
— Вставай. — Рафаэль говорил тихо, но веско. — Уходим. Прямо сейчас.
— А? — заморгал измученный Макс. — Уже утро?
Темнота была хоть глаз коли. Ночную тишину нарушали лишь крики какой-то птицы в лесу, да еще в хлеву густо хрюкала свинья, страдающая, как видно, бессонницей.
— Тише… До рассвета еще час. Только что с хутора вышел человек. По-моему, старший сын хозяина. Вышел украдкой, без фонаря. Бородач — сволочь. Главное, деньги взял, паскуда… Нам надо убираться отсюда как можно скорее и без шума. Доберемся до Тупсы раньше черных воинов — значит, мы выиграли. Второй раз за три дня черные туда не сунутся. Там теперь правительственные войска — рота, не меньше…
Через озеро перебрались на лодке — Рафаэль не считал нужным церемониться с имуществом хуторянина-предателя. Какое-то время продирались сквозь густой лес, и Макс не раз и не два получал по лицу еловой лапой. Такие деревья не встречались в Гомеостате, но Максу казалось, что он уже где-то видел их — то ли во сне, то ли в прошлой жизни. Было зябко и сыро.
Наконец нашли тропинку. Светало. Рафаэль заметно приободрился. По его словам выходило, что тропинка ему знакома: выводит прямо к наезженной дороге, а там и до города рукой подать. Пес весело бежал впереди, ему нравилась утренняя прохлада.
И вдруг — остановился. Сделал стойку, как на дичь, приглушенно зарычал.
На тропинку из кустов вышли двое.
В черном.
— У тебя есть выбор, — сказал один из них по-оннельски.
— Переоделись, самозванцы? — сквозь зубы выцедил Рафаэль. По-видимому, он знал, кто перед ним.
— Как и ты… охотник, — был ответ. — Отдай нам этого человека и уходи. Тогда не тронем.
— Идиоты. В кого вырядились? Старец вас на кол посадит.
— Не твое дело. Считаю до трех: раз…
Одним движением сбив Макса с ног, Рафаэль сдернул с плеча двустволку, и оглушительный выстрел просто снес одного из черных с тропинки. Из второго ствола Рафаэль выстрелить не успел.
А оставшийся черный, короткой очередью отправивший Рафаэля в небытие без возврата, не успел закрыть рукой горло, когда Лакки взвился в воздух.
Зато сумел пустить в дело нож.
Взвизг собаки, булькающий горловой хрип черного, несколько секунд возни — и все кончилось. Макс постоял возле умирающего пса. Он ничем не мог помочь. Есть какая-то несправедливость в том, что умирают самые верные существа, защищая самое дорогое, — умирают, сжав зубы на горле врага. Нет в смерти никакого величия, но оказалось, что встречается смерть, достойная уважения. А Рафаэль — разве он не был таким же?
Макс постоял и возле Рафаэля. Пули распороли ему грудь и живот — Рафаэль умер сразу. Через минуту перестал дышать и пес.
