Он наконец поднял на меня глаза, кивнул и взял таблетки. Я протянула ему бутылку воды, и он проглотил лекарство. Тогда я села по-турецки напротив него и стала смотреть, как разлетаются искры от брошенного в огонь полена.
— Скажите, Анна, а как вам удается справляться?
— Я плачу.
— И что, помогает?
— Иногда.
Я смотрела на сломанное запястье Ти Джея, с трудом подавляя в себе желание смыть кровь и взять его за руку.
— Все, Ти Джей, я больше не буду ждать самолета. Ты как-то сказал, что нам станет гораздо легче, если мы не будем надеяться, что они вернутся. Этот тоже не вернется. Чтобы я поверила, что мы можем наконец выбраться с острова, самолет должен сесть прямо в лагуне. А пока есть только ты и я. Это единственное, что я знаю наверняка.
— И я тоже, — прошептал он.
Я поглядела на него — сломленного и морально, и физически — и поняла, что еще не исчерпала свой запас слез.
На следующее утро я осмотрела его руку. Опухоль стала в два раза больше.
— Руку надо хоть как-то зафиксировать, чтобы находилась в покое, — заявила я.
Я вытащила из поленницы короткую палку и принялась рыться в чемодане в поисках чего-нибудь подходящего для перевязки.
— Ти Джей, не стану слишком туго затягивать, но ты уж, пожалуйста, потерпи. Будет больно.
— Все нормально.
Я положила палку на запястье и восьмеркой дважды обернула черной тканью, подоткнув края под повязку.
— А чем вы перевязали мне руку? — спросил Ти Джей.
— Трусиками «танга», — подняла я на него глаза. — Ты был прав. Они страшно неудобные. Но для оказания первой помощи — то, что надо.
Губы Ти Джея слегка изогнулись в улыбке. В его карих глазах снова появились озорные искорки, которые, казалось, навсегда исчезли прошлым вечером.
— Когда-нибудь мы над этим еще посмеемся.
— Анна, знаете что? Это, типа, уже смешно.
В сентябре 2002-го Ти Джею исполнилось восемнадцать. И он уже совсем не походил на того угловатого подростка, с которым пятнадцать месяцев назад мы оказались в океане после авиакатастрофы.
Правда, теперь ему явно не мешало бы побриться. Его волосы сейчас были гораздо длиннее, чем прежний «ежик», но короче бороды и усов. Хотя на самом деле ему шло. Правда, я и сама толком не знала: то ли ему нравилась растительность на лице, то ли просто лень было бриться.
Волосы на голове, которые совсем выгорели на солнце, он теперь затягивал в хвост, для чего использовал одну из моих резинок для волос. У меня тоже здорово отросли волосы. Они спускались ниже спины, что жутко действовало на нервы. Я пыталась обрезать волосы ножом, но нож — тупой и без зазубрин — их не взял.
По-прежнему очень худой, Ти Джей подрос на два дюйма, вымахав, таким образом, до шести футов.
Он выглядел старше своих лет. Я, наверное, тоже, так как в мае мне уже стукнул тридцать один год. Но кто знает! Мое единственное зеркало, лежавшее в косметичке, плавало сейчас вместе с сумочкой где-то в океане.
Я заставляла себя не спрашивать его, как он себя чувствует и не появились ли новые симптомы рака, но внимательно за ним наблюдала. Похоже, он чувствовал себя прекрасно — подрастал и расцветал, —
