смысл слов достиг адресата, мило улыбнулся и ласково так:
— Ритусь, поздно уже, разбирайся со своим зверьем фольклорным, я урага до утра вырублю, и мы спать.
— Хорошо, дорогой, — сказала я, развернулась и вошла в избушку.
Едва дверь закрыла, послышалось:
— Кочергу?
— Топорок?
— Скалку?
— Мечец-кладенец?
— Какие вы у меня добрые, — растрогалась я, — все в меня.
Ядвига хихикнула, но тут же снова книгой прикинулась, а все оттого, что дверь открылась и Саша вошел. Встал на пороге, оглядел нас, присутствующих, нахмурился и понеслось:
— Волк, остаешься за хозяина, кстати, коняку попастись проводи.
Я посмотрела на своего любимого и подумала: «Какой он у меня заботливый». Но тут Кощей- младший добавил:
— А то он на болотной траве траванется еще, потом копай ему яму подходящих размеров, копать, кстати, тебе, если что, придется. — Волк как-то весь напрягся, а Саша продолжил: — Буренку захватите. Впрочем, сам понимаешь, для этой тоже яма нехилая понадобится, гуся можешь не брать, я его с удовольствием сам закопаю.
Гусь, собственно, под столом сидевший, гулко сглотнул. Но едва я попыталась вмешаться, Кощей вновь начал распоряжаться:
— Кот, — Саша к нашему Ученому повернулся, — бери свою клептоманскую шайку, сгоняйте на восток, там земли боярина Севостьяна, у него сорт пшеницы особый, волшебный, «Золотой рой» называется. Захватите мешков шесть, волкодавов можешь взять.
— Так пшеница-то та заговорена, — дрожащим голосом вставил мой Котик.
— Саррэн ашас, — произнес Стужев. — Заклинание подчинения «Золотого роя». Собственно, после произнесения пшеница сама в мешки наберется, главное, тару с собой взять не забудьте. И да, как вернешься, Колобку, морде жмотинской, отдашь два мешка, остальное зверью травоядному. Учтите, без подпитки ваша курица общипанная скопытится раньше времени.
Курочка Ряба кудахнула, оскорбленная, видимо, до глубины курячьей души, но испугавшись угрозы преждевременной гибели, умолкла.
— Волчара, — не хотели некоторые быть повежливее, — я волкодавов на охоту отправил, вернутся с добычей — с тобой, Лисой и Котом поделятся. Коняке не давай, вредно ему это. Книженция, ты наказана, остаешься здесь, — а после мне ласково так: — Все, Ритусик, идем домой.
Откровенно говоря, после всего сказанного я на него была очень зла.
— Сашшшенька, — стараюсь не сорваться на ругань, — а можно вышесказанное повторить, но теперь более вежливо и не пытаясь оскорбить всех и вся, а?!
Кощей-младший, с чуть растрепанными волосами, злющими синими глазами и заметно помятый, подошел ко мне, склонился и выдохнул:
— Ритусь, не могу я. Не могу, ясно? Меня бесит необходимость проявлять заботу о ком-либо помимо тебя. И я бы забрал тебя и умотал до утра, но вот этот перьевой комок, — мне указали на Рябу, — на грани подыхания, у коровы — морда печальная, лебединая стая — унылая, книга — наглая, гусь достал, коняка твоя планирует либо сожрать кого, либо копыта отбросить. А я…
— Сволочь, но заботливая, — вставила книга. — Ритусь, забирай уже своего сказочного злодея, он уставший, голодный, вымотанный и невыспавшийся. Это ты у вампиров прикорнула, а Сашенька, он так и не прилег, вот и злой уже.
И Стужев, который явно хотел еще много чего сказать, весь как-то набрал воздуха, потом выдохнул и честно сказал:
