Марчмонта. Никаких отпечатков пальцев наверняка не обнаружится.
— Они, видать, совсем свихнулись, — сказал Майкл по пути домой. Они сидели на заднем сиденье патрульной машины. — Думают, что им такой фортель сойдет с рук.
— Это не фортель, Майкл. Кто-то сильно паникует. Статья во вчерашней газете совсем выбила их из колеи.
В конечном счете ведь именно этого и добивался Ребус. Он провоцировал их — и дождался реакции. Из дому Ребус позвонил в фирму, которая специализировалась на срочной замене ветровых стекол. Это стоило кучу денег, но машина ему нужна была с утра. Он молился, чтобы нога не распухла за ночь.
30
Нога, конечно же, распухла. Он проснулся в пять часов, встал, прошелся по комнате, чтобы размять суставы. Посмотрел на левую ногу. По голени растекся здоровенный синяк. Если бы удар пришел не на икру, а на кость, то по меньшей мере чистый перелом был бы ему обеспечен. Ребус проглотил две таблетки парацетамола (парацетамол ему рекомендовал больничный врач как болеутоляющее средство) и стал дожидаться, когда утро наступит по-настоящему. Ему нужно было выспаться, но не удалось. А сегодня придется поработать мозгами. Оставалось только надеяться, что мозги не подведут.
В шесть тридцать он кое-как спустился по лестнице и поковылял к машине, сверкавшей новым стеклом, которое обошлось ему во столько, сколько, пожалуй, стоила вся остальная колымага. Движение на въезде в город было еще нормальное, а желающих выехать из города вообще практически не было, а потому поездка, слава богу, не заняла у него много времени. Выжимая педаль сцепления, Ребус чувствовал острую боль. Он направился по прибрежной дороге в Норт-Берик, стараясь как можно реже переключать передачи, что явно не нравилось двигателю. На другой стороне городка он нашел дом, который искал. Это был особняк, стоявший на участке в тридцать или сорок акров, откуда открывался вид на залив Форт и черную глыбу острова Басс-Рок. Ребус плохо разбирался в архитектуре — пожалуй, георгианский стиль, решил он. В таком стиле построены многие дома Нового города в Эдинбурге: с каннелюрами на колоннах по обе стороны от входа, большими створчатыми окнами — по девять на каждую половину.
Бродерик Гибсон проделал в жизни большой путь, начав его от пивоварни в садовом сарае, где он опробовал домашние рецепты. Ребус припарковался у парадного входа и нажал кнопку звонка. Дверь открыла миссис Гибсон. Ребус представился.
— Рановато, инспектор. Что-то случилось?
— Я бы хотел поговорить с вашим сыном, если позволите.
— Он завтракает. Подождите, пожалуйста, в гостиной, а я вам принесу…
— Все в порядке, мама. — Ангус Гибсон что-то дожевывал, вытирая подбородок салфеткой. Он стоял в дверях столовой. — Входите, инспектор.
Ребус улыбнулся потерпевшей поражение миссис Гибсон, проходя мимо нее.
— Что случилось с вашей ногой? — спросил Гибсон.
— Я думал, вам это, возможно, известно, сэр.
— Да? Это почему?
Ангус сел за стол. Ребус предполагал увидеть столовое серебро, соусницы, тарелки с подогревом, кеджери[76] или иваси, веджвудский фарфор и слугу, разливающего чай. Но на столе стояла обычная белая тарелка с яичницей и жирной колбасой. Рядом лежал тост, намазанный маслом, и стояла кружка кофе. Перед Ангусом лежали две сложенные газеты — «Файненшл таймс» и та, в которой работала Мейри. Скатерть была в крошках, из чего Ребус сделал вывод, что родители уже поели.
Миссис Гибсон просунула голову в дверь:
— Кофе, инспектор?
