будет вечно ждать и тому подобное.
Совершенно разомлевший от этого девичьего лепета Козак припал к ее подрагивающим губам, но потом взял себя в руки и отстранился. Погладив на прощание плечи девушки, он подхватил Квача под руку и поволок его в сторону, где стояла их машина.
– Кто это? – спросил его Квач, оглядываясь.
Женя все еще стояла возле арки и смотрела им вслед.
– Не твое дело! – оборвал его Козак. – Ты почему уехал?
– А что, нужно было рядом с ментами все это время сидеть? – огрызнулся Квач. – С моим-то сейчас фейсом…
– Да, фейс у тебя что надо! – хмыкнул Козак, подходя к машине и открывая дверцу.
– Ну и куда сейчас? – пробурчал Квач, с гримасой забираясь в машину.
– Поедем по второму адресу, искать твоего Федора. А здесь ловить нам нечего. Тутошний корешок под таким колпаком, что будет полным идиотом, если сунется сюда… А на идиота он не похож…
Козак завел уже остывший двигатель, подождал немного, пока он прогреется, и медленно тронул машину с места, выезжая за дорогу.
В Бердске, куда они, поплутав, добрались за час, их ждало еще одно разочарование. В доме, в котором по полученной информации жил Федор, было темно – ни одного огонечка, и лишь невидимая злобная собака бесновалась на цепи за забором, оживляя своим лаем черное безлюдное пространство.
Они дважды проехали мимо дома, но не заметили в нем никакого движения, хотя… там могли и затаиться… Однако проверить это незаметно при таком непрекращающемся лае было невозможно, разве что только застрелив собаку, но это значит переполошить всех соседей. А торчать посреди пустынной улицы и ждать в машине, пока появится Федор, тоже было глупо. Да и появится ли он – неизвестно…
Козак в порыве злости нажал на газ и, пройдясь по улице юзом, рванул в сторону шоссе.
Неожиданно раздался звонок спутникового телефона, лежащего на заднем сиденье, – Козак бросил его туда, когда уходил в дом Кондратюка.
– Послушай! – приказал он Квачу.
Тот перегнулся через сиденье и, нащупав телефон, поднес его к уху:
– Але… – и протянул трубку Козаку. – Это тебя…
Козак притормозил у обочины и взял у него трубку:
– Слушаю!
– Ну что там у вас? – раздался недовольный голос Бурого.
– Пока ничего! – коротко ответил Козак. – По адресам, где эти двое прописаны, пусто.
– Какие у них адреса? Диктуй!
Козак с расстановкой зачитал ему адреса и фамилии тех, кого они искали, не понимая, зачем это Бурому в Красноярске.
– Ищите дальше! – зло бросил Бурый и отключился.
– Ищите… – пробурчал Козак. – Ветра в поле, иголку в стоге сена, черную кошку в темной комнате, дырку от бублика…
– Ты чего? – уставился на него Квач.
– Ничего… – раздраженно проворчал тот, сосредотачиваясь на темной дороге.
Радостное возбуждение, до сих пор пробегавшее по его телу после неожиданной близости с Женей, бесследно улетучилось, сменившись усталостью и апатией.
– Теперь куда? – спросил его Квач.
– В «Корвет». Валера должен подъехать…
Всю обратную дорогу они молчали.
Подъехав с задней стороны к «Корвету», Козак трижды посигналил. Выглянувший из калитки охранник тут же распахнул ворота, впуская машину в тесный двор, где в углу Козак увидел свой, уже обновленный, джип.
«Быстро „наш муженек“ сработал…» – довольно подумал он.
Выйдя из машины, он поднялся по посыпанным песком обледеневшим ступенькам и сразу же столкнулся в коридоре с Вероникой.
– Валера приезжал? – спросил он.
– Кто? А… Да, приезжал, деньги тебе оставил, – Вероника посмотрела в глаза Козаку и вдруг побледнела.
– Ты чего? – насторожился он.
– Где это ты уже успел?… – ревниво сощурившись, спросила та.
– Ты про что? – обнимая Веронику за талию и увлекая за собой в сторону ее кабинета, спросил он, уже догадываясь,
– Сам знаешь про что… – Вероника обиженно задышала. – У тебя такие глаза только после бабы бывают…
– Какие такие? – усмехнулся Козак, и у него что-то внутри сладко сжалось от воспоминаний Жениных объятий.
– Такие… шальные…
– Слушай, Ника, а ведь тут где-то рядом твой муж, – намекнул он. – Что это ты мне допрос устраиваешь? Мы же с тобой уже давно только друзья…
– Друзья! – фыркнула Вероника и вдруг торжественно и с выражением процитировала: – «Когда прекраснобедрая, томимая любовью, сама пришла к мужчине, то он пойдет в ад, убитый ее вздохами, если не насладится ею»…
Козак, оторопев, остановился:
– Это еще что?
– Это из «Шукасуптати», семидесяти рассказов попугая… индийский эрос, – ответила Вероника, с гордостью посмотрев на него. – И я полностью согласна с этими древними словами…
– Прекраснобедрая… томимая любовью… Нужно запомнить… Это ты о себе что ли? – не выдержав, он расхохотался.
Вероника оскорбленно пихнула его в бок локтем:
– Чем это тебе мои бедра уже не нравятся?!
– Да нравятся, нравятся, успокойся! – продолжал смеяться Козак, уворачиваясь от ее разящей руки. – Однако меня еще ни разу не соблазняли, цитируя такие мудреные изречения!
– Конечно! Твои мокрощелки, небось, молча отклячивают перед тобой жопку и расставляют ножки, – презрительно скривила губы Вероника.
– Фу!.. Чего это тебя из индийского эроса в русский фольклор кидает? – осуждающе покачав головой, спросил Козак. – Зачем же так о прекрасном? Чувствуется в тебе, Вероника, некая неудовлетворенность жизнью…
– Зато ты, похоже, очень удовлетворен кем-то! – гнула та свою линию, открывая перед ним дверь в кабинет. – Даже припахивает от тебя, как от кошака после… Хоть бы поделился немножко своей удовлетворенностью, жадина!
Она вроде и шутила, но Козак, заглянув ей в глаза, вдруг увидел в них такую женскую тоску и томление, что ему стало безумно жалко ее. Понимая, что совершает большую глупость, он шагнул к ней, и крепко обхватив ее за ягодицы, притиснул к себе, целуя в давно забытые губы.
«Останусь с ней на ночь, а там, либо ишак сдохнет, либо султан помрет…» – пронеслось у него в голове. Огонь, ненароком зажжённый Женей, видимо, не сразу утихнет, так пусть от него еще хоть одна душа согреется – он вовсе не жадина.
Бурый в раздражении смотрел на Валеру. Тот только что вернулся из Новосибирска, надеясь получить похвалу за успешно проделанную работу. Но Бурый был не в «премиальном» настроении, и даже шуганул жену, когда та зачем-то вошла в комнату, где он сидел, чего раньше никогда себе не позволял.
– Козака видел? – спросил Бурый.
– Нет, я ему деньги оставил там, где он просил… – преданно глядя в глаза шефу, ответил Валера.
– Можно было и не оставлять… – махнул рукой Бурый.
– Но вы же сказали…
– Сказал, сказал… – проворчал Бурый. – Только толку от Козака пока мало, все самому, видно, придется делать, блин! На вот тебе фамилии и адреса в Новосибирске, поезжай…
Валера испуганно вскинул на него глаза.
– Да не дергайся ты! – прикрикнул на него Бурый. – Поезжай к Копытину, пусть посмотрит, что у них есть на этих мужиков, только предупреди, чтобы пока не светил их. Я скажу, когда их можно будет отдать органам. Пусть постарается. Возможно, это и ему по службе пригодится, сейчас, небось, все ищут того, кто замочил их фээсбешника.
– Но ведь это же сделали наши… Что же мы, сдадим им Козака? – удивленно посмотрел на него Валера.
– У тебя, братан, чего-то совсем с котелком… – покрутил пальцем у виска Бурый. – Круглова замочил этот самый Кондратюк, да еще и мои деньги прихватил, сука. Его, наверняка, сейчас ищут, а мы должны найти его быстрее, раньше всех, иначе плакали мои «мани-мани»… Как ты думаешь, где они могут скрываться?
– Кто? «Мани-мани»? – не поняв его, спросил Валера.
Бурый, багровея, грохнул кулаком по столу:
– Блин, ты что, совсем охерел?! Мозги в Энске отморозил?
Валера вжал голову в плечи.
– Не «мани-мани», а те мужики, что меня обнесли! – Бурый встал и заходил по комнате, пытаясь успокоиться. – Где они могут прятаться? – он вопросительно остановился напротив помощника.
– Не знаю… – виновато опустил глаза Валера.
– Вот пусть Копытин и узнает, у него возможностей больше. Скажи, что мы ему заплатим вдвойне, а после и этих гавриков отдадим, когда сами с ними разберемся.
– Хорошо. Я поехал? – потянулся всем телом к выходу Валера, боясь, что шеф передумает и пошлет его еще куда-нибудь похуже… Хотя хуже его «командировки» в Новосибирск уже вряд ли что может быть, несмотря на то, что
