Владимире.
Понятно, во Владимире-Волынском. А полюдье означало сбор дани, когда князь с частью дружины объезжал города и веси своей вотчины.
Они вошли в дом, и дружинник повёл их в гридницу – большой зал, где собирались на советы или пиры княжеские дружинники, прозываемые ещё «гридями», или мужами, в отличие от простолюдинов, коих презрительно называли смердами или людинами.
Князья свои дружины лелеяли, давали частые и обильные пиры. Ведь только сильная и верная дружина могла защитить от врагов и принести богатую добычу. Зачастую княжеские жёны имели свою дружину, иногда не уступающую по численности княжеской. Десятниками нередко становились опытные воины, сотниками, тысяцкими или воеводами – служилые бояре.
Князья, кому это было по карману, заводили наёмников. Варяги составляли пехоту, торки – конницу. В случае важных действий при нападении противника формировались земские полки, фактически – ополчение.
В отношениях ценились сила и хитрость, принимаемая за мудрость.
После смерти от болезней великого князя киевского Всеволода Ярославича князья-наследники урядились о мирном разделе. Главный престол, киевский, по старшинству отошёл Святополку Изяславовичу, Чернигов – Владимиру Всеволодовичу Мономаху, Переяслав достался Ростиславу Всеволодовичу. Уезды поменьше отошли младшим: Владимир-Волынский – Давыду Игоревичу, Перемышль – Володарю Ростиславовичу, Теребовль – Василько, самому младшему.
Надо сказать, что большим уважением и любовью в народе пользовался Владимир Мономах. Половцы часто совершали набеги из степей, и князь со своей дружиной удачно провёл против них двенадцать битв. Был он благочестив, целомудрен, оправливал (судил) всегда честно, был щедр, но казна его всегда была полна, поскольку хозяином он был рачительным. При том не был чужд страстей, охотником на зверя и птицу слыл заядлым. После смерти 64-летнего Всеволода был в Киеве и мог сесть на престол, но вызвал из Турова Святополка.
Этот же был полной противоположностью Владимиру. Был жесток, корыстолюбив, властолюбив без ума и при этом твёрдостью характера не обладал. За собой из Турова он привёл дружину, поставив на должности в Киеве своих, чем сразу настроил против себя бояр и старших гридей киевских. И коварства имел не меньше византийского. Достаточно упомянуть, что по навету Давыда он заманил на именины Василько из Теребовля, схватил его и передал Давыду, который ослепил его. Случилось это в Белгороде, оба глаза Василько вырезал доверенный человек Давыдов, торк Беренди. И сам Давыд Игоревич был под стать Святополку, столь же жесток, беспринципен, лжив и жаден.
Ещё когда дружинник подходил к терему, Алексей спросил его:
– Князя-то как величать?
– Давыд Игоревич.
Ещё когда они ехали на лошадях, Алексей мучительно пытался вспомнить, кто из князей правит в Волынском княжестве. Теперь же, когда имя было названо, в мозгу будто молния сверкнула. Припомнил он из истории особо примечательные детали правления князя, и самое тяжёлое, даже гнусное впечатление – об ослеплении Василько. Он сразу решил, что из земель этих надо уносить ноги. Давыд – не тот князь, которому он мог бы служить.
Они вошли в гридницу.
У дальней стены стоял дубовый стол, за которым в кресле восседал князь в красном корзно. Был он средних лет, с аккуратно подстриженной бородкой. В кресле сидел, вальяжно развалясь, всем своим видом показывая, кто хозяин положения.
По европейской привычке Конрад, а следом и Алексей склонили в приветствии головы. Гнуть в три погибели спину, как на Руси, в европейских странах принято не было, особенно среди дворянства.
Князю это явно не понравилось.
– Это ты кого привёл, что за скоморохи?
Хорошо, что Конрад языка не знал, иначе бы он не стерпел уничижительного обращения. Он дворянин и
