Она сама отвезла его в аэропорт.
— Прошу, давай не будем снова ждать целый год, — сказала Карлотта.
— Вовсе не думал.
— Могу и я приехать.
— Излишние хлопоты.
И впрямь излишние, поскольку теперь раз в месяц-другой он мог позволить себе перелет через всю страну. Вскоре Пфефферкорн стал почетным клиентом авиалинии — компенсация за длительную экономную жизнь — и подружился со стюардессами, которые иногда пропускали его без билета вообще или сажали на свободное место в салоне бизнес-класса. На выходе из аэропорта его всегда ждал припаркованный «бентли» с Джеймсоном за рулем и охлажденной сельтерской на заднем сиденье.
Лос-Анджелес все больше нравился. Как всякий город, он выглядел гораздо милее, когда есть деньги. Карлотта водила его в дорогие рестораны. Они ходили по бутикам. Посещали морской клуб, членами которого состояли супруги де Валле. Прежде Пфефферкорн никогда бы не согласился на подобные развлечения, стыдясь своего безденежья. Кстати, и сейчас чаще рассчитывалась Карлотта — ей как-то удавалось незаметно оплатить счет, но теперь это меньше беспокоило: случись ей забыть кредитку, он всегда мог спасти положение. Говорят, деньги дают свободу, и в бытовом смысле это было верно: теперь стали открыты прежде недоступные заведения и возможны прежде немыслимые покупки. Однако деньги давали и другую свободу, не столь заметную. Они развивали самоуважение, избавляли от чувства неполноценности. Иногда было стыдно оценивать себя по столь грубым, кондовым меркам. Однако неловкость быстро проходила, и Пфефферкорн вновь радовался жизни.
31
— Ты не обиделся, правда, Артур?
— Ничуть.
Было субботнее утро за три недели до свадьбы дочери Пфефферкорна; только что Карлотта сказала, что не приедет на бракосочетание. На тумбочке поднос с остатками завтрака. Витает аромат крепкого кофе. Пфефферкорн поерзал под простыней, и развернутая газета соскользнула на пол. Он хотел ее поднять, но Карлотта его удержала:
— Пусть валяется.
Оба расслабились.
— Спасибо, что пригласил, — сказала Карлотта.
— Дочкина идея.
— Ну вот, теперь чувствую себя совсем виноватой.
— Думаю, она не заметит. Вся в себе.
— Она же невеста.
— Я не в укор, — сказал он. — Но она не расстроится.
— Может, поехать… — неуверенно сказала Карлотта.
— Не надо, раз не хочешь.
Помолчали.
— Хочу и не хочу, — сказала она.
Пфефферкорн не ответил.
— Будет тяжело увидеть ее взрослой.
— Понимаю.
Карлотта покачала головой:
— Дело не в том, что почувствую себя старой. Нет, и в этом тоже, но я другого боюсь.
Помолчали.