справлялся с обеими ролями, и когда подросшая дочь стала указывать ему на ошибки, сердце его слой за слоем покрылось непроницаемой коростой. Иных вариантов не было. Если б дочь догадалась, как сильно он боится потерять ее любовь, он бы лишился остатков своей хилой власти над ней. Вот и сейчас он подавил чувства и спрятался за практичность:
— Если понадобится помощь, сразу дай знать.
— Мы справимся, папа.
— Никто не говорит, что не справитесь. Когда я был в твоем возрасте, жизнь обходилась гораздо дешевле. Ты молодая, но это не значит, что надо мучиться.
— Папа…
— Просто скажи «хорошо». Ради меня.
— Ладно — сказала она. — Хорошо.
— Спасибо.
Уехал еще кусок настила.
— Пожалуйста, знай, что я тобой очень горжусь, — сказала дочь.
Пфефферкорн промолчал.
— Я всегда в тебя верила. Знала, что в тебе это есть. Чувствовала: все получится, и вот оно произошло. И теперь я… так счастлива…
Пфефферкорна слегка замутило.
Убрали последний фрагмент настила.
— Как быстро разобрали, — сказала дочь.
Помолчали. Свет пригас.
— Кажется, сигналят.
Пфефферкорн выпустил ее руку.
— Доброй ночи, папа.
— И тебе. Милая.
— Да?
Пфефферкорн помешкал. Сейчас она уйдет, это последняя возможность что-нибудь ей сказать.
— Смотри, чтоб он тебя не уронил.
33
Пфефферкорн обедал с агентом.
— Отменное торжество.
— Спасибо.
— Мне доводилось бывать на еврейских свадьбах, но ваша — одна из лучших, если не лучшая.
— Да, забавно.
Агенту подали многослойный салат в высокой вазочке. Поворошив его вилкой, он подцепил лист латука.
— Ну а теперь опять к станку.
Пфефферкорн кивнул, намасливая рогалик.
— Позвольте узнать, как продвигается дело.
— Продвигается, — ответил Пфефферкорн.
— Все прекрасно понимаю, — сказал агент. — Не хочу вас торопить.
Пфефферкорн жевал.
— Творчество — органичный процесс. Вы сочинитель, а не торговый автомат, где нажал кнопку и — бац! извольте получить. Но если вам интересно, все просто сгорают от нетерпения. В разговорах с
