39
— Ну, что скажешь?
— По-моему, очень мило.
— Ну, папа. И все? Ну, папа же!
Они стояли в столовой огромного дома, который дочь хотела купить. На улице риелтор разговаривала по телефону.
— Что она имела в виду, упомянув «отличный костяк»? — спросил Пфефферкорн.
— Широкие возможности для перестройки.
— А так чем плохо?
— Не плохо, но по чужому вкусу. Обычная практика. Всегда происходит какая-то переделка.
«Интересно, откуда она это знает?» — подумал Пфефферкорн, всю жизнь снимавший квартиры.
— Тебе виднее.
— Думаю, эту стену можно сломать. Получится открытая кухня. Представляешь, как здорово для вечеринок? Конечно, столешницы надо заменить.
— Ну да.
— Значит, тебе нравится?
— Мне нравится, что ты счастлива.
— Очень. Правда. Вообрази, как хорошо тут будет детям.
Впервые дочь заговорила о детях. Пфефферкорн принципиально не касался этой темы. Решать ей. Сейчас в душе его поднялась буря неописуемых чувств.
— По-моему, чудесный дом, — сказал он.
— По-моему, тоже.
— И я хочу… — Пфефферкорна охватило возбуждение игрока, идущего ва-банк, — чтобы это был мой подарок.
Дочь вытаращилась:
— Папа! Я ж не к тому…
— Знаю, — сказал он.
— Нет, нельзя. В смысле, Пол не согласится.
— Твоя задача его обработать.
— Пап, ты серьезно?
Пфефферкорн кивнул.
— Ой-ой-ой.
— Что с тобой, милая?
— Нет, ничего, просто я так рада. — Дочь обняла его. — Спасибо.
— На здоровье.
— Спасибо огромное.
— Не за что, — уже не так уверенно сказал Пфефферкорн. — Э-э… милая…
— Что, папа?
— Я забыл спросить цену.
Дочь назвала сумму.
— М-да…
— Ей-богу, это дешево даже без торга.
— Угу.
Дочь разомкнула объятие:
— Ты не обязан этого делать.
— Я так хочу.
Она снова его обняла:
