кем-то другим, заставляет меня хотеть выть.
– Ради Бога. Дилан. Не выгляди таким расстроенным.
Я останавливаюсь на месте, поворачиваясь к ней лицом. – Как ты можешь быть такой беспечной в этом?
Она качает головой, ее лицо – смесь гнева и разочарования.
– Ничего личного, Дилан. Но ты не дал мне выбрать. Ты не поговорил об этом со мной. Ты решил принимать решения сам. Ну, смирись с этим. Я не проведу еще один год, рыдая по тебе в своей комнате. Я покончила с этим.
Она была права, и я все это заслужил. Но это больно. Больно видеть ее такой злой. Больно знать, что она готова двигаться дальше просто так, даже если это было то, чего, я говорил себе, я хотел.
Я не знаю, чего хочу.
– Хорошо, – говорю я, мой рот опережает мозг.
– Что?
– Я сказал: «хорошо». Я научу тебя тому, что знаю.
Она задумчиво смотрит на меня, затем кивает.
– Когда?
Она смотрит на меня, затем говорит.
– Я занята по утрам вторника, четверга и субботы. Как насчет понедельника, среды и пятницы.
Это когда она бегает? Ради всего святого. Она сведет меня с ума.
– Ты сумасшедшая, – говорю я.
– Слушай, если ты не хочешь учить меня, я найду кого-нибудь еще. Я уверена, что смогу записаться в класс или еще куда-нибудь.
Я качал головой.
– Нет. Я сделаю это. Утро среды. В шесть. Не опаздывай.
Она кивает, ее лицо все еще смертельно серьезно.
– Я буду там.
Потом она поворачивается и бросается бежать. Я смотрю ей вслед, восхищаясь ее смелостью, ее мужеством. Господи. Когда я вижу, как она удаляется, все, о чем я могу думать, что я ничего не сделал для
