парень.
– Больше нет, – сказал он, поморщившись и надавив на свой лоб.
Я поморщилась, жалея, что сказала это.
– Моя очередь?
Он кивает.
Я задумываюсь. Так много того, о чем я хочу узнать. И большинство близко к тому, чего мы избегаем, слишком много того, что может нарушить правила, слишком много того, что принесет боль. Наконец, я говорю:
– Самое лучшее, что случилось в Афганистане? Я знаю, что там был ужас, война. Но были ли там светлые моменты?
Он сглотнул и кивнул. Я была поражена, увидев слезы в его глазах.
– Прости. Я не имела в виду…
Он поднял руку, призывая остановиться.
– Все в порядке,– он сделал глубокий вдох и ответил: – Хорошо. Мы были в глуши. Я имею в виду… Маленькая деревушка посреди ничего, которая называлась Дега Пайан. Она находится в горах, и несколько лет назад туда не было дорог. Мне кажется, до нее где-то пять часов езды. Итак, мы там. Помогаем раздавать еду. Повсюду работники ООН. Мы пытаемся произвести хорошее впечатление и все такое прочее. И вот эта маленькая девочка, стоит там и смотрит на нас. Полагаю, ей… около двенадцати, возможно? Я мог бы представить ее, ходящей в среднюю школу, если ей разрешили бы ходить в школу, что маловероятно. Тем не менее, она улыбалась и дурачилась. Ковальски… он был из Невады. Тоже из какой-то глухомани, честно говоря. Ковальски дал ей конфету, она обняла его. А затем он разворачивается и идет к нам, а мы слышим «клик». Все в панике, я смотрю вниз, вижу гранату. Кто-то из толпы бросил ее, и она приземлилась прямо к ногам девочки.
О, мой Бог. Это был его светлый момент? То хорошее, что случилось с ним?
Сейчас его глаза действительно были красными, когда он говорил:
– В любом случае, Ковальски... он кинулся на гранату. Он накрыл ее, чтобы оградить девочку. Граната взорвалась… Ковальски просто измельчило на кусочки. И знаешь… эта маленькая девочка... была не тронута. Ни капли крови. Он увидел эту маленькую девочку и просто... решил пожертвовать своей жизнью ради нее.
Он не может плакать, а я могу. Я не могу ничем помочь себе. Потому что, когда он рассказывает эту историю, похоже на то, что я могу заглянуть в его душу, и, Господи, это ранит.
– Прости, – говорю я. – Прости, что спросила. Мне жаль, что это случилось.
– Нет, – он качает головой. – Не надо. Ты не поняла? Можешь представить… героизм? Это самый
