Сима безнадежно пожала плечами:
– Ничего у нас с няней. Наверное, я действительно ненормальная мамаша, – она нежно
посмотрела на сына. – Не могу я доверить своего ребенка чужим теткам, даже если у них
самые распрекрасные рекомендации.
– Правильно! Незачем доверять нашего мальчика чужим теткам. – Глеб загадочно улыбнулся.
– У меня на примете есть очень даже своя тетка.
Женщины посмотрели на него с интересом, младенец одобрительно загугукал.
– Тетя Клава, жена моего покойного дяди, царствие ему небесное, осталась на Украине
совсем одна – ни детей, ни внуков. Она всю жизнь проработала воспитательницей в детском
саду, а теперь вышла на пенсию. Звал ее к себе в Москву – отказывается.
– А ко мне в Нью-Йорк, значит, согласится? – недоверчиво поинтересовалась Сима.
– Согласится, даже не сомневайся! – Глеб уверенно кивнул. – Тетя Клава обожает детей, а
внуков Господь не дал. Да она ради возможности понянчиться с ребеночком не то что в Нью-
Йорк – к черту на рога отправится.
Тетя Клава появилась в их с Максимом жизни ровно через полтора месяца. Крупная,
дородная женщина с роскошными формами и грубоватыми чертами лица окинула
встречающую ее Симу внимательным, слегка скептическим взглядом.
– Ой, дитятко, шо-то ты совсем худая! Сразу видно, как в этой Америке, – она презрительно
сощурила яркие, василькового цвета глаза, – относятся к питанию. Чипсы, хот-доги, кока-
кола… Тьфу, а не еда!
Сима растерянно улыбнулась.
– Ну ничего, теперь тетя Клава и тебя, и малюка твоего накормит! А где Максимка-то?
– Дома.
– Так шо мы тут стоим?! – возмутилась гостья. – Дите там с чужими людьми, а мы тут
прохлаждаемся! – Она пригладила пережженные химической завивкой кудри и бодро
потрусила вперед.
Сима была так впечатлена энергичной мадам, что послушно засеменила следом. У нее даже
не возникло вполне естественного вопроса, а знает ли тетя Клава, в какую сторону нужно
идти.
Впрочем, в скором времени выяснилось, что тетя Клава великолепно ориентируется
буквально во всем: в пространстве, во времени, в международной политике, в ценах на нефть
и в курсах валют. По любому вопросу у нее имелось собственное «авторитетное» мнение. И
если, не приведи Господь, находился смельчак, рискнувший оспорить это самое
«авторитетное» мнение, тетя Клава мгновенно наливалась нездоровым багрянцем,
раздраженно встряхивала пергидрольными кудрями и, гневно сверкая васильковыми очами, бросалась в бой с инакомыслящим. Победить ее в словесной баталии не представлялось
возможным. Никакие аргументы, логика и здравый смысл не могли противостоять ее
железобетонной уверенности в собственной правоте. Если тетя Клава решила, что белое –
это черное, значит, так тому и быть.
Кроме всего прочего, она отличалась странным для человека, прожившего всю сознательную
жизнь в заштатном украинском городке, высокомерием. Даже к Симе она относилась как к
несмышленому, педагогически запущенному ребенку – снисходительно и с легким налетом
жалости. Что уж говорить про прислугу?!
С первого дня своего пребывания в Нью-Йорке тетя Клава вела непримиримую войну с
«темными америкашками». Она как-то сразу забыла, что ее пригласили в качестве няни, и
добровольно взвалила на себя непосильное бремя домоправительницы.
Доставалось всем. И пожилому добродушному консьержу: «Старый пень! Только и знает, что
спать на посту!» И приходящей домработнице: «Неряха и лентяйка. Совершенно не следит за
порядком! Квартира превратилась черт знает во что!»
