забыл? Ты псих, приятель. Ты не контролируешь себя. Опасен для окружающих. Дискогорта? Твое место в орбитальной тюрьме строгого режима.
Ведьма, напомнил Марк.
Кнут рассмеялся: а ты хоть знаешь, что с ней? Ты ведь распустил
Щелкнул дверной замок.
Вихрем обернувшись к двери, Марк едва удержал равновесие. Он ожидал по меньшей мере двух конвойных. В проеме стоял Мамерк: один. Лысый смотрел на Марка с нехорошим вниманием. Так смотрят на уродца-мутанта в анатомическом музее.
– Выходи.
Мамерк качнулся в сторону, уступая дорогу.
– Что с опционом Метеллой?
– Разговаривать запрещено.
Сдержаться было трудней, чем поднять гору.
– Лицом к стене. Налево.
Не усугубляй, посоветовал Кнут. Все равно ничего не добьешься. Если сочтут нужным, тебе сообщат.
– Вперед по коридору. Не оборачиваться.
Мамерк шел в трех шагах позади, выдерживая предписанную уставом дистанцию. Упругий ковропласт гасил звук; казалось, у Марка в сопровождающих призрак. Возле лифта Марк остановился:
– Вы можете сказать, что с Ведьмой?
– А ты больше руки распускай. Может, тогда и ответят.
«Alles!» – пистолетным выстрелом щелкнул шамберьер, сметая барьеры. Напряжение, копившееся часами, разрядилось в единый миг. Марк ошибся с расстоянием. Он был уверен в трех шагах, разделявших его и конвоира, и с размаху врезался в Мамерка, успевшего подобраться вплотную. Кажется, схватил лысого за грудки.
Или, напротив, оттолкнул?
Ни сейчас, ни позже, много лет спустя, пытаясь восстановить в памяти конфликт, случившийся у лифта, проанализировать его сотней способов и разобраться, что же все-таки произошло – нет, Марк не преуспел в этом занятии. Он даже, поборов смущение, обратился к дяде, но у дяди сделалось такое выражение лица, словно Гай Октавиан Тумидус разжевал лимон без сахара. Буркнув «Десантура…», дядя Гай порекомендовал обратиться к легату Лукуллу. «За консультацией?» – спросил Марк. «За тренировками,» – больше из дяди не удалось выдавить ни слова. Но это случится позже, а теперь, в настоящий отрезок времени, Марку вдруг стало тесно, потом – скользко, а когда всё закончилось, он выяснил, что лежит, уткнувшись щекой в пол, в позвоночник упирается чье-то колено, твердое, как бильярдный шар, а правая рука вывернута так, что плечевой сустав криком кричит о пощаде.
– Встать. Лицом к стене.
Хватка ослабла.
– Лифт подан. Соблаговолите.
И это он, буркнул обер-центурион Кнут, эта лысая сволочь орала вчера, что ты сломал ему руку? Садись в лифт, не дразни беду. Еле сдерживаясь, чтобы не застонать, Марк встал на четвереньки. Адъютант госпожи Зеро ждал, насвистывая простенькую мелодию. Марк знал эту песню. Когда-то она была очень популярна: «А я жива несмотря ни на что, тарам-па-пам, тури-та-тири-тири…»
Жива. Несмотря ни на что.
Всю дорогу от лифта в парк Марк беспрекословно повиновался инструкциям лысого.
– Карьера, – сказала старуха.
