— Что лыбишься? Сначала дедушка напиться должен, потом только самому можно, правильно, нет? Налей мне! — и кивком указал на тумбочку, где стояла пустая чайная чашка. — Мухой, салага!
— Встань и напейся, — предложил Женя Мансуру, и сам удивился тому, какой у него, оказывается, стал сиплый голос. — Ножки-то есть? Вот и встань.
Сказав это, Сомик с интересом стал ждать реакции Мансура. Ему и правда было очень интересно — как же поведет себя грозный Разоев в ответ на такое.
— Страх потерял, да? — угрожающе захрипел Мансур.
— Пожалуй, да, — признался Женя.
— Значит, искать надо, правильно, нет? — вопросил Разоев и стал медленно подниматься. — Будем сейчас с тобой, салажонок, страх твой искать…
Сомик вдруг представил, как они вдвоем с громадным Мансуром топочут по палате, заглядывая под койки и тумбочки, «ищут страх»… И не удержался, фыркнул смехом.
Разоев, как крупный хищный зверь, рывком вскочил с койки. Сомик не отшатнулся, только чуть вздрогнул от неожиданности. Но остался стоять на том месте, где и стоял. Спокойно ждал.
И Мансур не кинулся на него. Верхняя губа чеченца вздернулась кверху, обнажив крепкие белые зубы.
— Ты что?.. — зловеще выдохнул он. — Думаешь… раз меня при всех… то меня и бояться не надо?
— Не надо, — убежденно и сразу ответил Сомик. — И тебе тоже бояться не надо… того, что тебя больше не боятся.
Мансур застыл. Лицо его медленно пропитывалось недоумением.
— Как это? — спросил он наконец.
— Ну… — стал пытаться объяснить Женя, — страх, он у всех есть. У кого-то страх перед сильным. А у сильных — страх показать себя слабее, чем ты есть. И он, страх этот, мешает и тем, и другим как бы… осознать себя настоящим человеком. Таким… таким… — сравнение пришло в голову Сомика внезапно. — Таким вот, как Гуманоид.
Мансуру словно иглу вогнали в позвоночник. Он передернулся, лицо его мгновенно и страшно исказилось, будто кто-то невидимый сжал на секунду это лицо в огромном кулаке. Разоев медленно- медленно двинулся на Сомика, шаря по нему обжигающим взглядом, точно в поиске какого-то особенно слабого места, куда удобнее всего нанести удар. Но хотя Женя стоял, даже не поднимая рук для защиты, лишь удивленно моргая, взгляд Мансура скоро потух, так ничего и не отыскав, а сам Мансур, подойдя к Жене вплотную, нависнув над ним, остановился.
— Тебя как зовут? — хрипнул Разоев.
— Со… Женя. Евгений, то есть, — ответил Сомик, свободно отодвигаясь — Мансур сверху горячо и шумно дышал на него, будто большое животное.
— Думаешь, я его боюсь, Женя? — спросил Разоев, вдруг выбросив ручищу вперед и схватив Сомика за плечо. — Совсем не боюсь, честно. Мамой клянусь. И никого не боюсь вообще. Никого! И не боюсь… как ты сказал, что меня бояться не будут. Я, Женя, себя боюсь больше всего, понял, нет? Сам себя боюсь. Понял?
— Нет, — ответил Сомик, поведя плечом, чтобы освободиться, и не освободился. — Как это — самого себя бояться? Не понимаю. Пусти, больно…
— Не понимаешь, — сказал Разоев. — И не поймешь. Никто здесь не поймет…
Он отпустил Женю, развернулся, дошел до своей койки и повалился на нее, жалобно скрипнувшую, ничком. Женя проводил взглядом Разоева и, чуть поморщившись, скосил глаза себе на плечо, туда, где отпечатались красным мощные пальцы Мансура.
— Эй! — позвал он чеченца.
Но Разоев не отзывался. Тогда Женя тоже прилег на свою койку.
Тут снова стукнула дверь. В палату явился капитан Арбатов. Капитан был слегка нетрезв. Как и все алкоголики, имеющие силы более-менее держать себя в руках, Арбатов имел привычку на протяжении всего
