рабочего дня употреблять умеренно и аккуратно, разовую дозу приема зелья увеличивая постепенно и вдумчиво, с тем расчетом, чтобы покинуть расположение части еще будучи вменяемым, а уж потом, дома, вольготно нагрузиться по полной. Сейчас капитан Арбатов был хмур и немногословен — пока еще мучили его тело и разум не рассосавшиеся остатки тяжкого похмелья.
Он бегло осведомился у рядовых насчет проведенных с ними процедур, приказал Разоеву поднять и опустить руки, удовлетворенно помычал себе под нос, когда тот, с трудом, правда, исполнил приказание.
— С тобой все понятно, — буркнул капитан и перешел к койке Сомика:
— Как себя чувствуешь? Выглядишь вроде ничего…
— Нормально чувствую, — ответил Сомик. — То есть, даже хорошо… Побаливает немного в груди и кашлять все время тянет…
— Да я не об этом, — досадливо прервал его капитан. — Физические твои повреждения, боец, незначительны. Когда нам ждать очередной твоей попытки?.. — Арбатов присвистнул, круговым движением обозначив в воздухе петлю.
— Я уже говорил с товарищем майором на этот счет, — ровно ответил Сомик и улыбнулся. — Мне… стыдно за то, что я пытался сделать вчера. И, конечно, ничего подобного никогда больше не повторится. А сейчас со мной все хорошо.
Арбатов поднял брови, отступил на шаг, внимательно глядя на Женю, затем длинно качнулся обратно, взял Сомика за подбородок и, оттянув ему пальцами нижние веки, заглянул в глаза.
— Прямо-таки хорошо? — уточнил он. — Странно, боец…
— Чего же странного, товарищ капитан? — спросил Сомик.
— Для человека, только еще вчера собиравшегося свести счеты с жизнью, странно, — объяснил капитан Арбатов, потирая себе виски. — А я думал, Киврин приукрашивает. И вроде шокового состояния у тебя не наблюдается… Разоев! Признайся, запугал парня, а?
— Оно мне надо? — хмуро протянул Мансур. При появлении капитана он поднялся и встал рядом с койкой, буравя взглядом пол.
— А кто вас разберет, надо или нет, — сказал капитан. Он собирался добавить что-то еще, но тут в коридоре послышался шум.
Недовольно морщась, капитан покинул палату. За дверью тут же глухо застучал его голос.
Мансур, тяжело переваливаясь с ноги на ногу, пересек палату и выглянул в коридор. И повернулся к Жене. Лицо Разоева стало… будто перевернутым. Словно он увидел нечто совершенно из ряда вон выходящее.
— Уработали, да? — со свойственной ему полувопросительной интонацией проговорил он.
— Кого? — не понял Сомик.
— Гуманоида. Уработали все-таки. Ты смотри…
В голосе Мансура явно читалось сожаление о том, что уработал рядового Василия Иванова кто-то другой, а не он — так понял Сомик.
Женя рывком поднялся на ноги.
А в палату из коридора запрыгали осколки высказываний:
— Да ничего такого особенного! Там же все ржавое, гнилое было!..
— Как же, ржавое. Бешеный слон не смог бы наворотить того, что он натворил.
— Кажется, нервное истощение… Ну и, конечно, физическое. Но видимых травм не имеется.
— А откуда, товарищ капитан, койку брать? Может быть, лавку из приемной, а?..
— Давай его пока что сюда, боец, на каталку. Осторожнее перекладывай, голову ему держи, голову!
— Смотри-ка, кажется, глаза открывает… А нет, снова вырубился… О, снова открыл. Эй, Иванов! Говорить можешь?
— В палату, товарищ капитан?
— Нет. Тащите в процедурку на второй этаж.
