все ночи проводила в палате у Джона. Но он так и не появился. А если и приходил, то мне об этом неизвестно. Понятно, что я настороженно воспринимала каждый подозрительный звук и движения, которые указывали бы на присутствие невидимого человека. Хуже всего было ночью. Я просыпаюсь по пять раз за ночь. Но раньше это случалось не меньше десяти раз, так что налицо некоторый прогресс.
Игрек по-прежнему не выходит у меня из головы. Я должна бы его ненавидеть, но мне это не удается. Я видела все его дурные качества, но наряду с ними и то, что отличало его от других. Не стану отрицать, что он был мне интересен, пусть даже как отрицательный персонаж.
Примерно через полгода после падения Джона Игрек связался со мной в последний раз. Он прислал мне в офис почтовую открытку. На почтовом штемпеле был указан Голден, штат Колорадо, но он уверял, что пишет из Канады. Неужели он думал, что я не замечу этого расхождения? Мне надоело распутывать его ложь. На открытке были изображены все четверо членов «Битлз» в белых медицинских халатах, в окружении обезглавленных пупсов и оковалков сырого мяса. Не знаю, подтверждает ли это его расстроенную психику, или это просто извращенная шутка. Текст был написан синими чернилами мелким, очень четким почерком. Привожу этот текст.
«Виктория,
я очень сожалею о произошедшем. Я проник в ваш дом не для того, чтобы причинить какой-то вред вашему мужу. Ему не следовало нападать на меня с молотком, но я прощаю его. Он и так пострадал. Тяжело вспоминать о том, как мы расстались. Вам, наверное, трудно без работы. Мне вас недостает, и надеюсь, что вы тоже скучаете обо мне. Во всем, что было, я виноват не меньше вашего, так что не терзайте себя упреками. Хотелось бы думать, что мы снова с вами увидимся, но я знаю, что этого не будет. Не все было хорошо между нами, но постарайтесь вспоминать меня без злости и обиды. Дела у меня здесь, в Монреале, идут хорошо. Очень помогает разветвленная схема линий метрополитена.
Votre ami,
Он до конца остался верен себе.
Джон, конечно, разозлился, когда я показала ему открытку от Игрека. «Он что, возомнил себя Ганнибалом Лектером?»[76] — сказал он. Но — к чести Джона — затем он согласился, что это писал больной человек, так что нечего над ним насмехаться, тем более что теперь он далеко. Думаю, Джон тоже простил его. После этой трагедии Джон очень изменился. Прежнее высокомерие и равнодушие к моим чувствам уступили место сознанию своей беспомощности и благодарности за то, что я всегда рядом и в любую минуту приду к нему на помощь — надену ему брюки, достану с антресолей нужную книгу, отвезу в туалет в ресторане. Он стал больше интересоваться моим настроением, прислушиваться к моему мнению. Мы на равных обсуждаем всякие житейские проблемы, но окончательное решение остается за мной. Он по-прежнему тонко разбирается в людях, однако теперь охотнее мирится с их слабостями и недостатками, потому что стал более критично относиться к самому себе. И хотя его беспомощность крайне осложняет нашу жизнь, оказывается, порой и в трагической ситуации можно найти светлые стороны. Во всяком случае, наши отношения значительно изменились к лучшему.
Скажу откровенно, у меня было много причин для того, чтобы написать эту книгу, но главное — это необходимость заработать деньги. Мы с Джоном застраховали свою жизнь на крупные суммы, но нам и в голову не приходило застраховаться на случай инвалидности — при нашей умственной работе это казалось лишним. После его падения нам пришлось переоборудовать большую часть дома (включая обе ванные комнаты), устроить пандусы и подъемники для кресла. Джону необходимо лечение физиотерапевтическими процедурами, но многие из них недоступно дороги. У меня был единственный выход — опубликовать эту историю. Большую часть полученного аванса мы уже истратили, зато теперь Джон может передвигаться по дому и понемногу выздоравливает. Но мы оказались в крайне стесненных обстоятельствах. Выходит, Игрек не во всем ошибался.
Ну раз уж я решила быть откровенной, то пойду до конца. Я очень довольна этой работой не только из-за денег. Я испытываю огромное удовлетворение от сознания, что мне все-таки удалось написать историю Игрека, которую мне довелось услышать из его уст.
Хотел ли Игрек, чтобы эта книга появилась на свет? Вполне это допускаю. Я представляю себе, как он внимательно читает ее в каком-то своем убежище и делает пометки на полях, скрупулезно отмечая малейшую неточность. Может быть, он еще пришлет мне письмо с просьбой повторно издать ее с его исправлениями. Да, Игрек не замечал в себе то, что другим бросалось в глаза, но ведь это свойственно почти всем нам. Пожалуй, только это и было в нем нормальным. Но я очень надеюсь, что — где бы он ни был — он читает
