вспыхивала тёмноалым.
И проскакивали, срываясь одна за другой, ветвящиеся багровые молнии. Били в чёрную землю и гасли, оставляя словно след полыхающих углей.
Борозда с болезненным стоном выпрямилась, стараясь глядеть прямо в лицо набегающему на неё хуторянину. Ни один из эльфов не дерзнул вскинуть оружия.
Укусы невидимых мурашей успели подняться до колен, когда Лемех с державшейся подле него Найдой вбежали на расстеленный зелёный ковёр. Боль мигом отступила, притихла, хотя и не исчезла полностью.
Запыхавшись, человек остановился прямо напротив эльфийки. Сбоку выдвинулся ктото из её свиты – ба, привет, Месяц, старый знакомец! – блеснула тусклая сталь, но Борозда едва шевельнула пальцами, и её жених замер, словно окаменев.
– Я пришёл за своими, – топор поднялся на изготовку, Найда оскалила зубы и зарычала.
Эльфы отчегото попятились. Все, не исключая Месяца. На месте осталась одна Борозда.
«Я знала, ты придёшь. Полночь – глупец, он надеялся, что ты послушаешься голоса разума».
– Как видишь, не послушался. Отдавай моих сыновей, ведьма! Здесь и сейчас!
Эльфы сделали ещё шаг назад. Лица белы как мел, глаза расширились.
«Они умрут, как и мы, если ты мне помешаешь».
Топор поднялся, острие смотрит эльфийке в горло.
– Я всё равно успею, – непреклонно говорит Лемех. – Быстрее любого твоего чародейства, ведьма.
«Подожди, Лемех. Дай мне закончить. Ниггурул – Полночь ведь назвал тебе его прозвание – Ниггурул голоден».
– И чем же ты его накормишь?! – кривая усмешка.
«Пока что мы кормим его нашей магией и нашей кровью, жизнью нашего леса. Чудовища, Лемех, лишь малая и ничтожнейшая часть угрозы, идущей от Ниггурула. Дай мне закончить, человече!»
Они так и стояли лицом к лицу, человек и собака с эльфийкой, омытые потоками беспощадного белого света.
– Заканчивай, – наконец выдавил Лемех.
«Спасибо», – насмешку с презрением невозможно было скрыть.
Рядом вновь оказался Месяц, в руке короткий жезл, с набалдашника стекает ещё одна сияющая ослепительным огнём капля.
Взгляды скрестились, однако топор в руках Лемеха так и не опустился.
Борозда чтото хрипло выкрикнула, дёрнулась, едва удерживаясь на ногах; устояла она, лишь схватившись за плечо Лемеха.
Не собственного жениха, нет. Человека.
И в неё словно ктото влил новые силы. Выпрямилась, болезненно морщась и кусая губу, выровняла плечи, прямо встала голова. Изломанная фигурка на глазах становилась прежней, обретая былую лёгкость и гибкость.
Лемех же, напротив, заскрежетал зубами, ссутулился, словно удерживая на плечах неподъёмный груз. Побелели костяшки на сжимающих топорище ладонях, беспокойно закрутилась Найда, вмиг почувствовав боль хозяина.
…Пальцы нестерпимо жгло. Ниггурул надвинулся со всех сторон, заклятие Борозды открыло ему дорогу, и неведомая тварь – не зверь, не чудовище, не великан, не человек, не эльф, не гном – просто неведомая, жутко древняя и столь же жутко чужая – взглянула в душу Лемеху миллионами бездонных чёрных глаз.
В каждом из которых по четыре зрачка.
«Выпусти меня», – ясно разобрал хуторянин.
Нет, не словами, как обращались к нему так же мысленно Найда или Борозда. Просто ощущение вырывающегося на свободу тёмного, крылатого, рассыпающего алые молнии во все стороны. Ярость разрушения, ярость первозданного пламени, столь долго пребывавшего в заточении.
Ужас.
Выпусти меня.
Зелёная завеса смыкается, отсекая жуткое видение. Листва, чуть колышущаяся под тёплым летним ветром, нагретая солнцем, сияющая, радостная, готовая дарить тень, несмотря на ожидающую её осеннюю смерть.
Смерть, гниение, прах. Прах, из которого, едва сойдут снега, поднимется к свету новая поросль.
Они пришли в себя замерев, оба тяжело дыша, уставясь друг другу в глаза. Она – судорожно вцепившись ему в плечи, он – держа её одной рукой за немыслимо тонкую талию.
Топор, однако, оставался в правой руке и так и не опустился.
Месяц отшатнулся, увидев их, отчаянно ухвативших один другого. Словно тонущие на последнем плотике, когда уже не до
