нашему лесу, будет учиться видеть всё дальше и дальше, обретать силы… и в конце концов такие, как она, покроют весь Ниггурул! Птица никогда не сможет вырваться!
– Вам нужны такие, как она, потому что человеческая сталь разит лучше вашей? Хранители из жилистых да жизнью битых мальчишек наших и девчонок лучше получаются? Верно, да?
– Верно, – после паузы признался Месяц. Полночь метнул на него гневный взгляд, удивив Лемеха. Скорее подобных слов он ожидал именно от Полночи. – Вы лучше. Сильнее, злее, решительнее. И… Птица вас боится. Не ведаю почему, никто из наших не ведает, но – боится.
Лемех молча и медленно кивнул. Каково было гордецуПерворождённому признаваться, что жуткое, по его вере, чудовище под Зачарованным Лесом страшится не своих извечных тюремщиков, но какихто жалких людишек?
Так что ж, соглашаться с ними? – смятенно подумал хуторянин. Признаться, что Зарёнка таки да, жива? Хоть и изменилась страшно? И к ответу её за содеянное не призовёшь. Разве что под корень срубить – но что тогда с ней сотворится?
– Где мои сыновья? – наконец выдавил он. – И Зарёнка за смерть своих должна…
– Ничего она никому не должна! – оборвала его Борозда. – Мало людей гибнет у вас там? Мало пожаров случается? Это – цена. Они погибли, чтобы у Ниггурула появился ещё один страж. Страж, что не даст Гончим Крови разбойничать в людских же пределах. Не даст жрать других. Этото тебе, надеюсь, понятно?
Проклятая. И что теперь, на самом деле, остаётся делать? Девчонка – убийца, по людской мере полагалась ей смерть, да не быстрая и не лёгкая.
– Где мои сыновья? – наконец повторил он.
Губы Борозды искривились – не то злобная, не то торжествующая ухмылка.
– Значит, с девочкой мы покончили? Убедился, что Стражей никто в простые дубы или там ёлки не превращает?
– Хуже, – пробормотал Лемех.
– А сыновья… Они не хотели тебя видеть, ни один из них. Но Месяц сумел уговорить.
– Хотя чего мне это стоило!
– Честь тебе и хвала, достойный, – Лемех постарался, чтобы это не прозвучало совсем уж оскорбительно. – Только дайте мне поговорить с ними без ваших ушей. Длинных и остреньких.
– Мы не виноваты! – вдруг покраснела Борозда. – Грубо, Лемех, очень грубо!
– Чего ж грубогото? Какие уши есть, про те и говорю. Где мои парни?
– Идём, – Борозда потянула его за собой. Почемуто стараясь коснуться руки.
Ниггурул остался позади, там же осталась уснувшая Зарёнка, ночь накатывалась неумолимо, а четверо – или пятеро, если считать с Найдой, – торопились прочь от злого места.
– Увидишь заодно, как они живут, чтобы не думал, будто мы их в узилище держим.
– Как угодно, Борозда. Мне лишь бы парней увидеть.
И они действительно добрались до длинных, низких домов на обширной поляне. Больше всего это походило на залу огромного собора, как во святом граде Аркине, – поляна не была просто поляной, высоко над ней смыкались ветви зелёных исполинов Зачарованного Леса. Сами строения больше всего напоминали жилища половинчиков – низкие, с дерновыми крышами, круглыми дверьми и окнами. Через поляну протекал ручей, заканчивавшийся запрудой у противоположного края леса, и там над водой плясала целая стая многоцветных огоньков. И, увы, здесь отнюдь не царило обычное для эльфийской пущи благоухание – в нос Лемеху ударила тяжкая вонь отхожих мест. Хозяева Зачарованного Леса, похоже, не имели никакого опыта устройства воинских лагерей для кого бы то ни было, кроме себя.
– Места мало, – невольно вырвалось у Лемеха. – Народу слишком много.
На лёгком ветру колыхались развешанные для просушки штаны и рубахи, над трубами поднимались дымки. Здесь эльфы не запрещали открытого огня. Пахло и обычной походной едой.
– Мы знаем, – печально отозвался Полночь. – Что поделать, если люди… эээ… такие вот… эээ…
– Мы и так везём для них горючий камень от гномов, – пожаловался Месяц. – Ручей запрудить пришлось и очищающие заклятия ставить, постоянно работающие. А иначе бы нечистоты по всему Лесу бы поплыли.
– Говорил же вам, наймите Вольную роту, – перебил Лемех. – И лагерь бы разбили, как подобает, и отхожие рвы бы как следует выкопали, не ленясь.
– Оставим это, – поморщился Полночь. – Лемех, ты хотел говорить с сыновьями? Заходи в эту дверь и говори. Мы не станем подслушивать.
