Лемеху приходилось бывать в деревеньках половинчиков, уютных, небольших, где всегда можно было разжиться преотличной едой и ещё более преотличным (хотя, казалось бы, куда уж отличнее) самогоном.
Внутри, за круглой зелёной дверью, оказалась длинная комната с низким по обычаю маленького народа потолком, рассечённым балками тёмного дерева. Стены забраны тщательно подогнанными досками, крытыми блестящим прозрачным лаком. В камине горит огонь, рядом ведро с углём. Стол и удобные стулья – не лавки – вокруг. Вдоль стен под окнами – сундуки, крытые домоткаными полотнищами.
На столе – деревянное блюдо с простой ржаною буханкой. Три простые чаши. Кувшин. Больше ничего.
И – сыновья. Гриня, Ариша – бледные, осунувшиеся, особенно младшенький. Плечи поникли, глядит в пол. Ариша – напротив, смотрит прямо, спокойно и строго.
Найда слегка тявкнула, и Гриня тотчас поднял взгляд, губы сами собой дрогнули, расплываясь в улыбке:
– Найда… и ты здесь?
«Подойди, старушка, если хочешь».
Спутница Лемеха вновь слегка тявкнула, резко подскочила к Грине, крутнулась у ног, встала лапами ему на колени, лизнула в лицо, отскочила, точно так же лизнула Аришу.
– Ну, здорово, сыны, – Лемех тяжело опустился на резной стульчик, казавшийся таким хрупким и непрочным. – Здорово, говорю. Вот и снова свиделись.
– Батюшка, – Ариша поднялся, как всегда, как привык, но разом поймал на себе взгляд Грини, смешался и почти упал обратно на стул.
У Грини лицо успело сделаться прежним – пустым, исхудавшим и злым.
– Как живётся, сынки? Как кормят? В войске когда – кормёжка это первое дело. Артельщики завсегда воруют, это уж как повелось, но нельзя, чтобы совсем уж борзел бы, чтобы мясо б из котлов удочкой вылавливал. Был у нас в роте один такой… пока не вздёрнули за лихие дела.
– Ты зачем тут? – процедил наконец Гриня. – Чего явился? Мы тебя просили?
Лемех усмехнулся, поймал взгляд сына – растерянный и оттого ещё более ожесточённый.
– Вежество уже забыл всё, да, сынок, как из родного дома ушёл?
– Мой дом теперь – Лес! – выкрикнул Гриня, вскочил, сжав кулаки. – Борозда… я её люблю… она просила… только заради неё… я тебя тут и терплю!
– А ты не терпи, – посоветовал Лемех, откидываясь на спину и выуживая из заплечного мешка короткую трубочку, которую не разжигал уже многомного дней. – Давай, не терпи. Что хотел, то и сделай.
Ариша беспокойно шевельнулся.
– Гринь, ты, того, значит…
– Что хотел? Что хотел сделай? – зашипел Гриня, вновь подскакивая. – Сказать тебе хотел – убирайся! Ты мне не отец!
Лемех пожал плечами.
– Отцом я тебе всегда буду, сыне. Сколько б ты ни отрекался.
– Лес мне отец! И мать! И… и жена!
– Бедный, – покачал Лемех головой. – Детей тоже с лесом заводить станешь?
– С кем захочу! Не твоё это, не твоё, и всё! Говори, что хотел, и выметайся! Ты никто тут, понял? Никто!
Движение Лемеха было обманчивомягким и столько же обманчиво медленным. Вроде бы ничего особенного и не сделал хуторянин, а Гриня вдруг оказался на полу после звонкой оплеухи.
– Говорят, ухо у мальчишек у них на заднице, – спокойно сказал Лемех. – Но бывает, что и на своём месте, только прочистить порой полезно бывает. Ну, как дымоход засорившийся пробивают.
– Ббатюшка, – Ариша нагнулся к брату. – Прости уж ты его, не знает сам, что говорит…
– Он уже всё сказал, – Лемех оставался спокоен, невозмутим, словно вновь оказавшись в строю «Весельчаков» перед очередным делом. – А ты? С ним согласен?
– Ннет, – промямлил Ариша. Сильные руки вцепились в край столешницы. – Не согласен, батюшка. Только… только здесь и впрямь лучше. Дух захватывает! Ниггурул, чудовище спящее… и мы, Стражи во тьме, хранители… защитники… Батя, ты сам с нами быть должен!
– Это я уже слышал. А вот теперь вы сами послушайте, – и он не торопясь, подробно принялся рассказывать про Зарёнку. Щеки Ариши залило румянцем.
