По утрам и днем наблюдаю за узниками-колумбийцами. Они выполняют тяжелую работу. У всех морды завзятых убийц, но чувствуется, что приручены. Страх перед карцером парализовал их волю. Четыре дня или все пять назад из черной дыры вывели парня по прозвищу Кайман. Ростом выше меня на голову. Имеет репутацию чрезвычайно опасного преступника. Я стал к нему подъезжать с разговорами. После трех или четырех совместных прогулок во дворе я сказал:
– Caiman, quieres fugarte conmigo? (Хочешь со мной бежать?)
Он посмотрел на меня, как на черта, и ответил:
– А при неудаче снова отправиться в то место, откуда пришли? Нет, спасибо. Я скорее убью родную мать, чем полезу туда.
Так закончилась моя последняя попытка склонить кого-нибудь к побегу. Я решил больше ни с кем не говорить на эту тему.
Днем на прогулке я повстречал начальника тюрьмы, проходившего мимо. Он остановился, посмотрел на меня и сказал:
– Как дела?
– Порядок, но было бы лучше, если бы я получил свои монеты.
– Зачем?
– Я бы смог нанять адвоката.
– Идем со мной.
Пришли в кабинет. Один на один. Начальник предложил мне сигару – уже хорошо. Сам поднес огонь – еще лучше.
– Если я буду изъясняться медленно, сможешь ли ты говорить со мной по-испански и правильно меня понять?
– Да.
– Хорошо. Итак, ты говоришь, что хочешь продать свои двадцать шесть монет?
– Нет, тридцать шесть монет.
– Ах да. И заплатить адвокату? Но нас ведь только двое, кто знает о твоих монетах?
– Нет, что вы! Еще сержант, арестовавший меня в монастыре, да с ним пятеро полицейских. Да ваш заместитель, державший их при себе до передачи вам. И затем – мой консул.
– Ха-ха! Хорошо. Это даже лучше, если знает столько людей, – можем действовать открыто. Видишь ли, приятель, я ведь оказал тебе добрую услугу, помалкивая об этом деле. Я не передал запрос в различные полицейские инстанции, чтобы узнать, где ты проходил и о возможной пропаже такой суммы.
– Но вам следовало бы это сделать.
– Нет, это не в твоих интересах тоже.
– Я вам благодарен.
– Ты хочешь, чтобы я их продал для тебя?
– За сколько?
– Ну, ты же сам сказал, что продал три монеты за триста песо каждую. За мою услугу ты можешь дать мне по сто песо с монеты. Что ты на это скажешь?
– Нет, ты будешь выдавать мне монеты по десять штук. И я тебе заплачу не по сто песо, а по двести с каждой. Таким образом я смогу рассчитаться с тобой за услугу.
– Да ты тертый калач, француз. А я только лишь бедный колумбийский офицер. Слишком доверчив и туго соображаю. Ты действительно умен. Но тертый, как я уже сказал.
– Ладно. Что ты можешь предложить тогда?
– Завтра к себе в кабинет я вызову покупателя. Он посмотрит на монеты, назовет свою цену, и мы разделим. Пополам. Так или ничего. Иначе я пошлю тебя в Барранкилью вместе с твоими монетами, если не передумаю. А то оставлю их здесь и сделаю запрос.
– Нет. Вот мое последнее предложение. Пусть человек придет и посмотрит на монеты. И все деньги, что сверх трехсот пятидесяти за штуку – твои.
– Esta bien; tu tienes mi palabra. (Идет, даю слово.) Но куда ты денешь такую кучу денег?
– При расчете ты пошлешь за бельгийским консулом, и я передам ему деньги, а он наймет адвоката.
– Не годится, не хочу свидетелей.
– Тебе ничего не грозит. Я дам расписку в получении всех тридцати шести золотых монет. Согласен? Если будешь работать со мной, у меня есть еще дельце.
– Какое?
– Уж поверь, не хуже первого. И там мы поделим барыш пополам.
