перевернула руну пустой стороной вверх. — Или не открывай.
— А что ты скажешь о Ферракайнде? — Стрелы меня не интересовали.
— О нем?! — Она сплюнула темный сгусток куда-то в шкуры. — Не ходи туда. Даже ты, Йорг, с твоим темным сердцем и пустой головой, должен знать это. Не приближайся к этому человеку. Он сожжет.
— Сколько камней у тебя в мешке, старуха? — спросил я. — Двадцать? Двадцать пять?
— Двадцать четыре, — ответила она и положила свою костлявую руку — пальцы все еще сочились кровью — на мешочек с рунами.
— Не много же у тебя слов, чтобы рассказать о жизни человека, — сказал я.
— Жизнь человека — простая штука, — ответила старуха.
Я почувствовал на себе ее руки, хотя в одной она держала флакон, а другая лежала на мешочке. Я чувствовал, как костлявые пальцы протыкали плоть и лезли внутрь, в пространство моей памяти.
— Нет, — сказал я. Я выпустил некромантию, ощутил ее кислотой в горле. Высушенные части тел у нас над головами закрутились, сухая лапка дернулась, черное ожерелье человеческих кишок начало потрескивать и извиваться, как змея.
— Ну как хочешь. — И снова старуха розовым языком облизала губы и отпустила меня.
— Зачем ты пришла сюда, Икатри? — спросил я, удивляясь, что вспомнил ее имя. Обычно человеческие имена не держались у меня в памяти. Возможно, потому, что они мало значили для меня.
Ее глаз посмотрел на меня так, будто она впервые меня видела.
— Когда я была молодой, молодой настолько, что ты, Йорг Анкрат, мог меня хотеть, о да, когда я была молодой, для меня бросили руны. Двадцать четыре слова недостаточно, чтобы рассказать жизнь женщины, особенно если одно из этих слов украдено мальчишкой, ожидая которого ей пришлось состариться. Я призвала тебя сюда, потому что мне это было предсказано очень давно, еще до того, как твоя бабушка появилась на свет.
Старуха снова сплюнула, на этот раз на шкуры под ногами.
— Ты мне не нравишься, мальчишка, — сказала она. — Ты слишком… колючий. Ты пользуешься своим обаянием, как клинком, но твое обаяние не действует на старых ведьм. Мы зрим в самый корень. Твой корень гнилой. Если что-то хорошее в тебе и осталось, то оно настолько глубоко запрятано, что мне не хочется его искать. Но я пришла потому, что мне это было предсказано, и еще было предсказано бросить тебе руны.
— Прекрасные слова я слышу от злой уродливой старухи, которая воняет так, словно она умерла десять лет назад, и которой не хватает вежливости, чтобы не болтать без толку. — Мне не нравилось, как на меня смотрели два ее глаза, и от того, что я оскорбил ее, легче не стало. Я лишь почувствовал себя четырнадцатилетним мальчишкой. Напомнил себе, что называюсь королем и нужно перестать искать кинжал у себя на поясе. — Зачем руны послали тебя раздражать меня, если у меня нет никакого шанса? Если я настолько безнадежен?
Старуха пожала плечами — дернулось висевшее на ней тряпье.
— Надежда есть у каждого. Призрачная надежда. Даже у раненного в живот есть призрачная надежда.
От ее слов мне захотелось сплюнуть, но королевский плевок может облагородить место. Да к тому же ведьме, чтобы навести порчу, достаточно и плевка, и пряди волос с головы. Потому я встал и соизволил едва поклониться.
— Меня завтрак ждет, хотя не уверен, что после нашей встречи еда полезет мне в горло.
— Будешь играть с огнем — сгоришь, — почти прошептала старуха.
— Зарабатываешь на пустой болтовне? — спросил я.
— Не стой на пути стрелы, — сказала старуха.
— Ценный совет, — я попятился к выходу.
— Принц Стрелы получит трон, — процедила она сквозь плотно сжатые губы, словно слова обжигали. — Сведущие знали об этом еще до рождения отца твоего отца. Скилфа рассказала мне о многом, когда бросала мне руны.
— Я не верю предсказаниям, — сказал я и потянулся к пологу.
— Почему ты не хочешь остаться? — Она похлопала по набросанным рядом с ней шкурам. Ее розовый язык облизнул губы. — Тебе это может понравиться. — Сейчас на ее месте сидела Катрин в темно-синем атласном платье, в котором она была в ту ночь в комнате. В ту ночь, когда я ударил ее.
И я побежал. Под дождем, преследуемый хохотом Икатри. Моя смелость неслась впереди меня. О завтраке даже не хотелось думать.
Пока все сидели за столом и ели, я покачивался в кресле у холодного камина. Подошел Макин, он держал в руке кусок жирной
