– Тар… – Мэри схватила меня за плечо. – Ты никому не обязана ничего объяснять, это твоя личная жизнь. – Она говорила громко, чтобы слышали все.
– А где же ваши кавалеры? – не унималась я. – Может быть, ночью был секс? А фотки есть? Давайте, выкладывайте… Я имею право знать. Так будет справедливо. Вам известна моя жизнь. Я хочу знать вашу. Если вы решитесь выйти на публику, у вас тоже не останется ничего своего.
– Простите, мы не хотели вас расстраивать, – извинилась одна девушка.
– Мы с Райаном – обычные люди, совсем как вы, – отрезала я. – Если он работает актером, это еще не значит, что он отказался от личной жизни. У вас есть право на уединение. И у нас тоже.
Лживые обвинения, пугающее поведение Кайла, таящиеся у дома папарацци и разлука с Райаном сводили меня с ума. Я не могла дождаться, когда же полечу во Флориду греться с любимым на солнышке.
До встречи с ним оставалось перетерпеть всего восемь часов и два перелета. Я стянула белую блузку и задумалась, какое надеть пальто. За окном было не так уж холодно – двадцать семь градусов, но в Майами будет за семьдесят[25]. Я надела поверх футболки тонкий джемпер, решив утеплиться в несколько слоев.
Проверив, заперта ли задняя дверь, я покатила чемодан по переулку. Конечно, откуда ни возьмись нарисовались Джимми Поп и еще двое фотографов, рассчитывавшие подловить меня на каком-нибудь промахе. Только этого мне не хватало – очередной фотографии в топке бульварной лжи.
Знали бы в этих журналах, сколько жизней они разрушили своими выдумками и клеветой. Какой жалкий способ зарабатывать на жизнь! Я ненавидела их и всех, кто на них работал.
– Приятного, счастливого пути, мисс Тарин, – пожелал мне Джимми.
– Спасибо, Джимми, – поблагодарила я его за доброту короткой улыбкой.
Он держал камеру объективом вниз – единственный из фотографов, кто давал мне секунду передышки. Поскольку я уезжала, трое папарацци побрели прочь, им больше незачем было стеречь мою дверь.
Я прокатила чемодан по мокрому асфальту и остановилась у входа в переулок, где после снегопада остались подтаявшие и расползавшиеся сугробы. Пачкать чемодан не хотелось, а от колесиков здесь толку не было. Последние несколько шагов до улицы я одолела не торопясь: на холодном февральском ветру кое-где опять намерз лед, и я заранее представляла, как растянусь на скользком асфальте.
Приподняв чемодан над сугробом, я осмотрела Малберри-стрит – нет ли машин.
Ужас – абсолютный ужас – ожег меня, и я застыла на месте, подавив вопль.
Адреналин хлынул в кровь при виде ее – Анжелики, сидевшей в старом синем «плимуте» в каких-нибудь шестидесяти футах. Страх пронзил меня, словно горячий нож – мягкое масло. Она вышла из тюрьмы и ждет меня!
Наши глаза встретились; порыв ее ненависти чуть не сбил меня с ног. Пришло ее время: минута, которой она дожидалась, чтобы наконец убрать меня с дороги.
Я заметила, как ее рука потянулась к переключателю передач. Избыточные усилия, чтобы порвать меня на куски. Тяжелый стальной бампер и сокрушающая тяжесть старой машины расплющат меня не хуже катка. Видавший виды «плимут» отвернул от поребрика и медленно покатил к знаку остановки.
Я молниеносно прикинула, успею ли с чемоданом пересечь мокрую скользкую улицу, прежде чем до меня доберутся. На тротуаре было не лучше, а до задней двери не добежать; к тому же я торопилась на самолет. Выбора не оставалось: единственное спасение – моя машина на стоянке.
Прикипев к ней взглядом, я шагнула на проезжую часть. Может, Анжелика меня и собьет, но не будет гордиться тем, что заставила меня опустить взгляд. Не стану разыгрывать перед ней труса!
Я была уже на середине улицы, а она не сдвинулась ни на дюйм. Почему не мчится ко мне? Я ждала, что преследовательница вдавит педаль газа и ринется в мою сторону.
Я позволила себе бросить взгляд на противоположную сторону улицы, и тут перед глазами мелькнула серебристая полоса. «Плимут» стоит на месте, откуда же этот визг шин?
Режущая боль в животе – такой я не испытывала никогда в жизни. Врезавшийся в меня таран мгновенно вышиб воздух из легких. Пальцы сами выпустили кожаную ручку чемодана, подбородок с силой ударился о что-то холодное и твердое. Щека впечаталась в мерцающее серебро.
Точно так же, как было, когда я наблюдала за сценой с избиением Райана, меня как будто потянуло веревками в разные стороны.
