– Ну тогда дело, – парень удовлетворенно улыбнулся, засунул кусок коры в рюкзак. Потянулся было к «губке», но в последний момент поднял вопросительный взгляд на Громова.
– Бери, – разрешил тот.
Встали, отряхнулись.
– На всякий пожарный, – Кныш закинул рюкзак за спину, осторожно убрал «губку» в подсумок. – Ежели чего не так пойдет, то давайте забьемся тут встретиться дня через два.
– Что может пойти не так? – насторожился Руслан.
– Да всяко бывает, – философски рассудил молодой сталкер. – Фраер предполагает, а Бог располагает.
– Хорошо, – согласился пилот. – Давай через два дня здесь, на этом месте. Нормально?
– Да, пойдет. Если что, я подожду.
– Если что, я тоже, – ответил Громов.
Они попрощались, пожав друг другу руки, и Леша поковылял вдоль по холму, хрустя ветками мелкого подлеска. Громов провожал взглядом его худую фигуру, в нем боролись смешанные чувства. Хотелось догнать и пройти максимальное количество вместе, чтобы хотя бы на это расстояние быть уверенным, что с парнем все будет хорошо. С другой стороны, парень хоть и новичок, но явно сообразительный, кашляющий и усталый пилот будет только мешать, задерживать. А то еще и подумает чего, испугается и вовсе пропадет.
Не так давно Руслан так же провожал уже одного сталкера. Так же смотрел в спину и желал удачи. Хочешь не хочешь, а начнешь верить в злой рок.
Пилот тряхнул головой, отгоняя дурные мысли. Вздохнул, поправил разгрузку и пошел в сторону лагеря. Им с Ткачевым вновь предстояло ждать и надеяться.
Черт возьми, нет ничего хуже в этом мире, чем постоянно ждать и надеяться.
К лагерю Руслан подходил в возбуждении, ему не терпелось все рассказать Илье. И в то же время он боялся, что ученый вновь уполз к болоту, что не сдержал слово. В последнее время Ткачев стал просто невыносимым, из-за этого возвращение в лагерь превращалось в какую-то повинность. В который уже раз, уговаривая себя не судить несчастного Илью, Руслан испытывал чувство неловкости, будто был виноват в том, что именно ему повезло остаться на ногах. Знал бы Ткачев, какое это «везение», сколько пришлось натерпеться и испытать Громову.
Понимая, что поддается слабости, Руслан сам себе приказал прекратить разводить сопли и взывать к жалости. Это для тех, кто может себе позволить. Он не мог. Его задача – выжить и вытащить из Зоны друга.
С такой установкой он вышел к просеке, по ней дошел до лагеря. Когда показались знакомые очертания охотничьей вышки, прибавил шаг, с волнением вглядываясь в игру теней от качающихся веток.
Шалаш выглядел таким, каким он оставил его утром. Это вселяло надежду, что Ткачев сдержал слово и не натворил глупостей, не попытался вновь доползти до болота.
Однако, чем ближе Руслан подходил к полянке, тем больше подмечал неприятных мелочей. Костер не горел, даже угли не тлели. Рядом к кострищем лежал опрокинутый бидон, вода из него залила золу. Пустая банка с едой, которую оставляли на ужин. Возле самого шалаша и в шалаше белели пустые шприц-тюбики от промедола.
Громов наклонился и заглянул внутрь. Там, как обычно, в темноте, у дальней стенки, лежал Илья. Из-под полузакрытых век масляно поблескивали глаза, по лицу блуждала глупая улыбка, на щетине повисла ниточка слюны.
– Илья, твою мать, – сквозь зубы протянул Руслан.
– Ты пришел… – Язык у ученого заплетался, слова получались булькающими и шипящими. – А зачем ты пришел? Тебя не было – вот и уходи где был… Я всегда знал, что у вас с Полинкой…
– Да пошел ты, придурок!
Пилот выпрямился, со злостью пнул жалобно забренчавший бидон и пошел прочь.
Эту ночь он провел на болоте.
27
Руслан Громов, пилот спасательного вертолета
Новосибирская аномальная Зона
Конечно, Илья извинялся. Конечно, утром он был молчалив и пристыжен. Говорил, что сорвался, что хотел забыться.
