столь непристойным поведением, и, движимый завистью, гордостью или негодованием, обнажит меч, как поступил сам Вильена много лет назад.
А затем наступил роковой вечер. После ужина Энрике ударился в очередной кутеж, я поднялась, собираясь уйти, и внезапно наступила тишина. Я увидела удивленный взгляд Беатрис, а мгновение спустя ее муж, Кабрера, уже бежал к похожему на шатер ансамблю, который Энрике соорудил в алькове.
Король лежал на подушках, согнувшись пополам. Диего Вильена изо всех сил колотил его по спине, словно Энрике подавился. Лишь Кабрера пришел к королю на помощь; пока я бежала через зал, подобрав юбки, придворные отступали один за другим, возле буфета я заметила одинокого Каррильо — он стоял с кубком в руке, с задумчивым выражением на широком обветренном лице.
Энрике тяжело дышал, содрогаясь всем телом.
— Что он ел? Где блюдо? — быстро спросил Кабрера.
Когда я подбежала к Энрике, он поднял мертвенно-бледное лицо и прошептал:
— Почему? Почему сейчас, когда я все отдал тебе?
Лицо его исказилось, он снова согнулся пополам, издав мучительный стон. Изо рта его пошла кровавая пена; он рухнул на колени, бормоча:
— Больно… Господи, помоги мне… жжет!
Я склонилась над ним, но юный Вильена оттолкнул меня.
— Убирайтесь прочь, — прошипел он. — Это ваша работа. Вы сделали это, чтобы завладеть его троном.
Он упал на колени, обнял корчащегося в судорогах короля.
Я попыталась протестовать, повергнутая в ужас подобным обвинением. Но прежде, чем успела что-либо сказать, чья-то рука, словно клещи, вцепилась в мой рукав, и я услышала возле самого уха голос Каррильо:
— Уходи. Немедленно.
Энрике застонал. Кабрера беспомощно стоял возле короля.
— Держите меня в курсе, — сказала я, встретившись с его мрачным взглядом.
Он кивнул. Я знала, что, пока он рядом с королем, никто не попытается официально обвинить меня, но все же, поворачиваясь к своим фрейлинам, почти услышала звенящие в воздухе страшные слова юного Вильены.
Они винили меня.
Думали, что я отравила собственного брата.
Несколько часов я в ярости расхаживала по своим покоям, доказывая собственную невиновность Беатрис и Инес. Наконец ко мне пришел Кабрера.
— Его величеству стало чуть лучше, — устало сказал он, беря у Беатрис кубок. — Короля отнесли в его покои, однако Вильена заявил, что им нельзя здесь оставаться. Они уехали в Мадрид.
Я недоверчиво уставилась на него:
— Но ведь король болен, а до Мадрида почти целый день пути по непростой местности. Они что, с ума сошли? Где Каррильо? Как он такое позволил? Как вы допустили?
— Ваше высочество, король сам распорядился подготовить лошадей. Он не стал бы слушать ничьих советов.
— Мадрид — часть маркизата Вильены, — сказала я, поворачиваясь к Беатрис. — Они соберут своих сторонников и выступят против меня. Да поможет нам Бог. Во всем виноват Диего Вильена, который ничем не отличается от собственного отца. Он отравит любое согласие, к которому удалось бы прийти нам с Энрике.
Поддавшись собственным страхам, я произнесла то, чего не следовало говорить вслух. Ответом на мою вспышку стало неловкое молчание. Я снова повернулась к Кабрере:
— Сеньор, вы знаете меня еще с тех пор, как я девочкой приехала сюда. Вряд ли вы могли поверить, что я способна…
Он покачал головой:
— Всем нам известно, что юный Вильена пытается обольстить его величество, как прежде его отец, и что его пугает привязанность Энрике к вам. На этот счет я бы не беспокоился. Что бы ни говорилось в зале, это нельзя воспринимать всерьез; король был не в своем уме. Но его здоровье остается предметом нашей серьезной заботы.
Он замолчал, а затем обреченно переглянулся с Беатрис и добавил:
— Не хотели вас лишний раз беспокоить, но одна из причин, по которой мы столь спешили с вашим примирением, в том, что его величество уже несколько месяцев болен. Страдает от болезни желудка, похожей на ту, что была у Вильены: она вызывает кровавую
