— Я, Екатерина Медичи, сим призываю на тебя, Маргарита Валуа, свое сокровенное желание, — прошептала я, вытянув руки над свечами и закрыв глаза. — Да не будет у тебя иной воли, кроме моей. Ты скажешь Жанне Наваррской все, что она хочет услышать, и ничего, что могло бы заронить в нее сомнения.
Я открыла один глаз. Незримого присутствия силы не ощущалось, воздух не сгустился, не пробежал дрожью по моей коже — не было ничего, что происходило всякий раз, когда пробуждался мой дар или когда я встречалась с Нострадамусом. Если я обладала способностью к колдовству, сейчас она ничем себя не проявила. Я снова взяла куклу, сжала ее в ладонях и повторила заклинание. Мне припомнилось, что где-то я читала: при наложении чар необходима кровь. Открыв шкатулку, я достала булавку и уколола палец. На кончике пальца набухла темно-красная капля. У меня на глазах она медленно сползла по ногтю и шлепнулась на лицо куклы. Я застыла, прислушиваясь, не раздастся ли над головой глухой стук, возвещающий, что Марго внезапно рухнула в обморок.
Тихо.
Снова я прошептала заклинание, извлекла из-под корсажа амулет и прижала его к кукле. Зло против зла, говорил Козимо. Я выждала, рассудив, что заклинаниям, равно как духам или травяным зельям, нужно время, чтобы настояться, впитаться и оказать желаемое воздействие. Прождав, как мне показалось, достаточно долго, я задула свечи, собрала все, чем пользовалась для ворожбы, и сложила назад в шкатулку. В последнюю минуту укол вины побудил меня снять амулет и спрятать там же, рядом со склянкой, которую некогда подарил мне старик Руджиери. Затем я раздернула занавески и распахнула окно. Сев за письменный стол, расправила чистый лист пергамента и обмакнула перо в чернильницу.
Именно тогда я и начала писать свою исповедь.
Часы текли незаметно, а я пробуждала в памяти прошлое, заполняя своими воспоминаниями один лист за другим. Когда Марго постучала в дверь, я с трудом оторвала от записей затуманенный взгляд.
— Королева хочет тебя видеть, — войдя, сообщила она.
Я сунула листы пергамента в портфель. Странное спокойствие снизошло на меня, когда я направлялась к покоям Жанны. Она сидела за позолоченным столом и держала в руке перо. На ней было голубое платье, притом она надела жемчуга — неслыханное для нее излишество! Жанна обернулась в кресле. Вид у нее был безмятежный, как будто она приняла снадобье, восстанавливающее силы. Если то было последствие моей ворожбы, то такого побочного результата я никак не ожидала.
— Мадам, не знаю, как вам удалось этого достичь, но ваша дочь — самая добродетельная из всех принцесс, которых я имела честь знать. — Жанна протянула мне пергамент. — Вот мое согласие. Если только вы исполните все обговоренные нами условия, ваша дочь будет моему сыну прекрасной женой. Она говорит, что не мыслит более высокой чести, нежели стать королевой Наварры и жить в нашей стране.
Я с самого начала не верила, что ворожба подействует. Да и как мог такой заурядный, скучный ритуал совершить невозможное? Однако, похоже, совершил, хотя я выразила свое желание не совсем точно. Мне нужно было, чтобы Марго и принц Наваррский жили во Франции, чтобы ни при каких обстоятельствах он не смог вернуться в свое королевство, вотчину протестантов, которые станут настраивать его против нас.
— Ваша дочь говорит, что не сможет принять нашу веру, — продолжала Жанна, — но когда я сказала ей, что мой сын пожелает воспитать их будущих детей протестантами, она ответила, что, будучи его женой, готова во всем подчиняться его желаниям.
Я прикусила губу, чтобы не выдать себя язвительным смехом. Марго воистину моя дочь! Она воздержалась от того, чтобы пробудить в Жанне подозрения, однако ухитрилась пообещать то, чего, как она прекрасно знала, я никогда не допущу. Марго до сих пор глубоко переживала насильственный разрыв с Гизом; она, похоже, готова была пойти на что угодно, лишь бы расстроить мои замыслы. Однако свадьба состоится, и скоро принц Наваррский будет под моим присмотром.
— Я поеду с вами в Париж, — продолжала Жанна, к моему безмерному удивлению. — Марго попросила меня помочь ей с подготовкой приданого. Кроме того, я напишу сыну. Вы, кажется, говорили, что хотели бы устроить свадьбу в августе?
Я кивнула, тайком выискивая на ее лице хоть малейшие следы двоедушия. И ничего не нашла. Жанна никогда не была мастерицей скрывать свои чувства.
— Да, в августе. — Я незаметно вздохнула с облегчением. — Мы устроим свадьбу, пышнее которой еще не видала Франция.
— Но никаких излишеств! — строго проговорила Жанна. — Наша вера проповедует простоту. А теперь мне нужно отдохнуть. Встретимся завтра, чтобы обсудить подробности. Может быть, за завтраком? Как вы, итальянцы, называете завтрак?
— Alfresco. Да, прекрасно.
Уходя от Жанны, я невольно дивилась, как судьба, эта величайшая шутница, ухитрилась свести вместе таких непохожих свекровь и тещу.
