— С прошением, что ли? — сладко зевнул холопу в лицо привратник.
— Какое прошение! — задохнулся Трифон и даже запрыгал от возмущения. — Да наш боярин таких, как…
— Тришка, заткнись! — вовремя осадил холопа Умильный. — А я, смерд, пива приехал попить, а не глупости твои слушать.
— Пиво?! — Услышав волшебное слово, привратник моментально захлопнул окошко, и минуту спустя тяжелые створки поползли в стороны. Стал виден стоящий во дворе безобразный трехэтажный дом, похожий на очень старую дачу, которую хозяева по мере надобности надстраивали вверх, в стороны, спереди, сзади, прилепляли какие-то верандочки, крылечки, теремки, мансарды, пока первоначальный замысел не был окончательно погребен под грудой «новодела». Слева вдоль частокола шли конюшни, из которых слух Матяха уловил привычные вялые всхрапывания, перестукивание копыт. Справа — склады, амбары, сеновалы: сухая трава толстыми пучками пробивалась в щели между жердей. Наверное, где-то должны были находиться хлев и баня, но их Андрей пока не видел.
— Илюшка! — На одном из крылечек появился долговязый мужик лет сорока, с рыжей клочковатой бородой. Судя по парчовой тафье, усыпанной жемчугом, широкому золотому колье с множеством драгоценных камней, алой, сплошь вышитой золотыми и серебряными нитями рубашке, атласным штанам, заправленным в короткие сапожки, густо проклепанные золотыми бляшками с красными, зелеными и синими камешками, это и был хозяин дома.
— Костя! — Илья Федотович быстро двинулся вперед. Хозяин сбежал ему навстречу, и мужчины крепко обнялись, похлопывая друг друга ладонями по спинам.
Андрей, вздохнув, отвернулся, привычным движением отпустил подпругу, снял с холки тяжелые сумки.
— Эй, Кешка, иуда, — услышал он голос хозяина. — Коней примите у гостей. Холопов в людскую, накормить до отвала, две чарки вина дозволяю каждому.
— Постой, Костя, познакомить тебя хочу…
Матях почувствовал, что речь пойдет о нем, отпустил коня, шагнул к боярам.
— Вот, Костя, это боярский сын мой, именем Андрей, называемый Беспамятным, потому как после сечи с татарами не помнит ничего.
— Ну, здрав будь, Андрей Беспамятный, — протянул украшенную перстнями руку хозяин дома. — С тобой как, пиво сварить можно, али полушки считать привычен?
— А вон, сумка у него на плече для ссыпной, — рассмеялся Умильный, перешел к Матяху, хлопнул его по плечу: — Ну, пойдем. Попариться с дорожки надобно да пива попить с устатку. Иначе какие же мы гости?
— Дык, — ухмыльнулся хозяин и почесал крупный красный нос картошкой, — ты сперва ссыпь, а потом уже про пиво говори.
— Нет, ну какой же он все-таки жмотистый, — театрально поразился Илья Федотович, но по его веселому тону стало ясно, что за оскорбление его слова приняты не будут.
— Сами такого выбрали и наказ на жадность учредили, — злорадно расхохотался боярин. — Теперь не взыщи.
— Пошли сумки снимать, служивый, — тяжко вздохнул Илья Федотович. — Понесем ячмень в ссыпные закрома.
К удивлению боярского сына, Умильный собственноручно снял суму с зерном со своего коня и, не обращая внимания на холопов, понес к амбарам. Андрею оставалось только последовать его примеру.
Зато от амбара хозяин повел их не к крыльцу, по которому поднялись холопы, а за дом, к отдельному бревенчатому строению с единственным маленьким оконцем и высокой трубой. Они вошли — и в лицо дохнуло теплым паром.
— Она у вас что, постоянно топится? — удивился Андрей. Насколько он понимал, затопить баньку специально для гостей хозяин не мог, потому как об их приезде не знал.
— А как же иначе? — ничуть не смутился боярин. — Что же мне, в ковшике по вечерам умываться? С утра холопы топят, а дальше как Бог даст.
Он быстро сбросил с себя одежду, оставив только перстни на руках, шагнул в парилку. Гости последовали его примеру, нырнули в горячее помещение, пахнущее свежей листвой. Андрей, всем телом чувствуя, как проступающий через кожу пот начинает отслаивать корку многодневной грязи, тут же смешал бадью горячей воды, вылил себе на голову, смешал еще, снова окатился, а потом полез наверх, в самый жар, предвкушая, как после долгого холодного путешествия все его косточки наконец-то начнут пропитываться теплом.
— Вася и Ахмет где? — поинтересовался Умильный, тоже вытягиваясь на полке.
— На охоту намедни отправились. Степан в Кремле сегодня, караул ночной принял. Костя маленький и Черкес в воскресенье будущее прийти обещались. Лука тоже к тем выходным клялся приехать. Вроде обиду какую-то затаил. Да, о чем это я? Совсем ты меня заморочил…
Хозяин спрыгнул вниз, поднял небольшой деревянный бочонок, литров на десять, налил из него в ковш моментально вспенившееся, пахнущее хлебом и хмелем пивко, попробовал.
— Ну вот, теплое совсем! — Он выплеснул пиво на камни печи, отставил бочонок обратно на пол: — Эй, есть там кто в предбаннике? Пиво с ледника тащите, да пошевеливайтесь!
— Ты бы пока хоть этого налил, князь, — лениво посоветовал с полки Умильный.
— Князь? — удивился Андрей.
— А что? — выпятил грудь хозяин дома. Ребра четко проступили сквозь бледную кожу, а впалый живот боярина прилепился к самому позвоночнику. — Не гожусь?!
— Так он не знает, Костя, — засмеялся Илья Федотович. — Это князь Константин Гундоров, по отцу Федорович. А ты думал, мы к купцу в гости едем?
— Кстати, чегой-то ты налегке ныне? — повернулся к Умильному хозяин.
— Обоз следом тащится, — зевнул Умильный. — У Владимира я его оставил, дня через три дойдет. Так пиво будет или нет? А то сейчас сомлею.
Распахнулась дверь. В парилку, довольно хихикая, ввалились четыре голые девицы, две тащили новый бочонок, одна несла глубокие деревянные ковши, а четвертая показывала дорогу и открывала двери.
— Урожай ноне выдался добрый, — спокойно продолжил Илья Федотович, — опасаюсь даже, цена упадет. Как в иных волостях, чего слышно?
— Во Пскове и Новгороде дождей много случилось, — пожал плечами князь Гундоров. — Репа, свекла, сказывали, погнили на корню. А рожь поднялась густая, хорошо удалась.
— И еще ковры я везу, девять штук. Половина самаркандских, два персидских, три османских. Думаешь, цену хорошую взять удастся?
— В немецкую слободу отдать нужно. Немцы глупы, над каждой тряпкой, ако над златом, трясутся. Возьмут и еще попросят…
Бояре беседовали в полном спокойствии, не обращая внимания на вскрывающих бочонок голых девок. А вот у Андрея так не получалось. Его «межа» поднялась со скоростью железнодорожного шлагбаума и затвердела, как облитый жидким азотом лягушонок. Но это было полбеды. Хуже оказалось то, что две девицы увидели и с большим интересом прильнули к боярскому сыну, теребя его стержень и проверяя на прочность. Матях чувствовал себя как последний дурак. С одной стороны, он не мог отогнать этих нахалок, поскольку вступать с пререкание с дворовыми девками значило уронить свое достоинство, да и хотел он совсем иного. С другой — он не был уверен, что разложить чужую девку и взгреть ее на глазах у хозяина и без его разрешения — это достаточно вежливо и политкорректно.
Слава богу, князь Гундоров наконец-то заметил безобразие и грозно цыкнул на распоясавшихся девок:
— А ну, Стешка, брысь от хера! Человек с дороги не жрамши, а она его уже тискает, как щеня. Давай мечи из печи, что на кухне осталось. Пива налейте, и пошли отсюда! Потом баловать будете!
— Кстати, Костя, — спохватился Умильный, — ну-ка, посмотри повнимательнее на моего служивого.
— Ну и что? — Князь почему-то уставился аккурат на «межу».
