- Приземлённый вы, Суворов, человек, - вздохнул де Брасиль. - Совершенно не мыслите о мировой политике. А ведь именно она определяет, с кем мы будем воевать в самом скором времени.
- И что же эта политика говорит о поведении пруссаков и рейнцев? - ехидно поинтересовался я. - Не так давно кайзер Вильгельм Третий лебезил перед вашим императором, и что же теперь? Пруссаки ещё неделю назад бывшие нашими верными союзниками, теперь осаждают нас. Как это выглядит с политической точки зрения?
- Я не политик, - пожал плечами, ничуть не смущённый де Брасиль, - я солдат. Моё дело сражаться, но, как бы то ни было, я человек образованный, из старой дворянской семьи, а не бессловесное орудие, вроде солдата.
Это, конечно, было распространённое мнение о солдатах, особенно в нашей армии, где их и за людей-то не считали. Как же, те же крепостные, только что не работают. Как бы то ни было, оно весьма коробило меня. Я лично всегда считал, что солдат - это в первую голову, человек, такой же, как и все. Это мешало хладнокровно отправлять их на смерть, однако я тогда был простым ротным командиром и всегда сам ходил с солдатами в бой.
К концу второго дня работы были закончены и место за выстроенными нами баррикадами заняли наши сменщики. Похоже, теперь нам придётся ними делить позиции. Так оно и вышло, мы с де Брасилем дежурили днём, а Бушмакин и безымянный француз - ночью. Если уж быть точным, дежурили там не одни мы, мы обустроили позиции для всего батальона, как выяснилось позже - его солдаты в это время помогали окапываться артиллеристам.
- Здесь будем принимать удар кавалерии, - сообщал нам майор Губанов. - Нам завтра должны подвезти пару лёгких шестифунтовок, они будут вести огонь картечью. Как только в атаку пойдёт вражеская пехота, отстреливаемся, сколько сможем, но в рукопашную не вступаем, прикрываем отход артиллерии, а потом сами отходим вглубь города. Там уже готова вторая линия и сапёры с пионерами готовят третью. Будем драться за город сколько сможем. В рукопашную вступим только на третьей линии.
- Людей будем беречь, - сказал капитан Антоненко, получивший звание толи за Трафальгар, толи за Труа, хоть оба этих сражения мы проиграли. - Но ведь, чтобы отойти с одной линии обороны к другой, придётся оставлять взвод прикрытия, который почти наверняка погибнет полностью.
- Да, капитан, - согласно кивнул Губанов, - именно так. Однако это куда лучше, нежели уложить всех людей разом на окраинах города.
- Почему бы не отвести всех ближе к центру? - спросил штабс-капитан Зенцов, ещё не вполне оправившийся от ран и, как говорили, попросту сбежавший из госпиталя.
- Не смотря на потери в битве, - ответил майор, - нас очень много. Не забывай, в городе кроме нас ещё есть люди, а в центре и так уже не протолкнуться от солдат и офицеров. Кроме того, если враг займёт пригороды и установит тут свою артиллерию, то сможет бить по центру из тяжёлых и средних пушек. Вот тогда нам придётся, действительно, туго.
- Но ведь если мы отступим чуть позже, - возразил Зенцов, - то враг всё равно сможет установить пушки, и отроет огонь.
- На штурм со всех сторон у немцев сил не хватит, - сказал на это Губанов, - и там, где они прорвутся через первую линию, то не смогут установить там пушки, потому что по ним будут бить со второй линии. А когда усилят нажим на эту часть города, то на этом направлении уже будут стоять наши пушки и когда немцы попытаются закрепиться там, они тут же откроют по ним огонь.
Офицеры батальона собрались в нашем импровизированном штабе. Небольшом доме между первой и второй линией баррикад. Мы заняли самую большую комнату дома, рассевшись вокруг длинного стола, вокруг которого раньше, видимо, собиралась за обедом вся семья хозяина дома. Где он и кем он был, никто не знал. Однако человек, наверное, был осмотрительный, потому что вовремя сбежал со ставшей опасной окраины города.
- Как считаете, господин майор, - поинтересовался командир второй роты капитан Пётр Острожанин, - станут ли немцы ждать подхода фон Кинмайера или атакуют в самое ближайшее время?
- Раз не напали тут же, - сказал Губанов, - значит, ждут Кинмайера. Видимо, фон Блюхер хочет и дальше римскими руками загребать жар.
- Но не такие уж цесарцы и дураки, чтобы и дальше подставлять за немца грудь?! - воскликнул Антоненко. - Чем же их так прельстили пруссаки и рейнцы? Сначала обстреливали, а потом вроде как на их сторону перешли. В голове не укладывается, если честно сказать.
- Политика, - словно брань выплюнул Зенцов.
- Во время битвы немцы могли уже перейти на сторону цесарцев, - предположил я. - Я был в немецком штабе в середине битвы, как раз перед атакой нашей кавалерии с фронта и тыла. Их артиллеристы работали как проклятые, а вот толку от их усилий было очень мало. Такое впечатление, что они били по известным цесарцам ориентирам.
- А что вполне может быть, - сказал Острожанин. - Изображали активность, усыпляли наше внимание, а между тем готовились вероломно ударить нам во фланг.
- Этого нападения ждали и в нашем штабе, - добавил я, - поэтому и сосредоточили всю тяжёлую кавалерию напротив их позиций.
- Не слишком-то это помогло, - заметил недолюбливающий меня Зенцов. - Перемудрили штабные головы.
- Прекратите, штабс-капитан, - остановил его майор Губанов. - Ваша ирония неуместна.
На такой вот ноте и закончилось наше совещание. Офицеры разошлись по позициям.
Врага мы ждали ещё два дня. Дежурили на баррикадах, высматривая в зрительные трубы, передаваемые от офицера офицеру, строящихся немцев и цесарцев. Они собирали против наших позиций значительные силы пехоты и кавалерию, в основном, римскую. А вот артиллерии никто не заметил, быть может, по нашему примеру её подтянут туда, где прорвутся, или же здесь не основное направление удара, а так - силы наши распыляют. У них-то солдат куда больше. Фон Кинмайер, судя по коричневым мундирам пограничных полков Восточной Европы, уже привёл свою армию.
- Венгры и румыны с границы с Портой, - сказал де Брасиль. - Да и оружие у них, как говорят, почти у всех нарезное. Бьёт дальше обычных ружей и намного точнее. В моей роте такие ружья только у лучшего взвода, а у коричневых, как говорят, через одного. Они со своими ружьями приходят на службу, с теми же, с какими на охоту ходят.
- Это не новость, - отмахнулся я. - У нас, в егерских полках, особенно из сибирских губерний, это обычная практика. Охотники приходят на службу со своим оружием.
- Так и у нас стрелковые полки есть, - с гордостью за страну заявил суб-лейтенант Маржело. - Они ничуть не хуже ваших прославленных егерей и цесарских граничар.
- Вот только ни тех, ни других с нами нет, - оборвал ему, как-то не слишком вежливо, де Брасиль, - а вот пограничники - есть. И завтра-послезавтра начнётся перестрелка.
- К тому времени, де Брасиль, - сказал ему я, - у нас уже будут две пушки. Конечно, пара шестифунтовок не остановят врага, но и стрелков заставят быть осторожней.
Перестрелка началась на следующее утро. С самого рассвета, как только мы заняли места на позициях, вдали замелькали мундиры граничар. И засвистели пули. Наши артиллеристы палили по ним, но больше для острастки, небольшие шестифутовые ядра на таком расстоянии не причиняли особого время солдатам. Только когда шрапнельный снаряд попадал в самый центр вражьего построения, он наносил изрядный урон, а в остальном по большей части они пропадали втуне. Не совсем, конечно, зря, они тревожили пограничников, сложновато сосредоточиться на прицельной стрельбе, когда по тебе палят из пушек, а рядом взрываются гранаты, тысячами кусочков свинцовой смерти. Мы стреляли в ответ, но без особого результата. Гладкоствольные мушкеты не могли сравниться в дальности и точности стрельбы со штуцерами пограничников.
- Нет у нас штуцерных, просто нет, - сказал мне в ответ на просьбу передать хотя бы полвзвода солдат "третьей линии". - И штуцеров нет. У нас и так с запасным оружием скверно. Солдат-то после Трафальгара дирижаблями прислали, а вот оружие - нет. Последние резервы распотрошили, чтобы всех вооружить. Я из своего жалования штуцера стрелкам твоей роты покупал.
- Вот только вооружены они гладкоствольными мушкетами французского образца, - сказал я. - Куда же подевались ваши штуцера?
