- Нас двое, майор, - нехорошо улыбнулся Ахромеев, - а гауптман - один. Он убьёт одного из нас, верно, но второй точно успеет пустить вам пулю в лоб. В упор. Вы видели, что происходит с человеком, которому выстрелили в упор в лицо?
- Нет, - покачал головой Криг. - Просветите меня.
- Сначала пламя порохового взрыва, - начал жуткий рассказ Ахромеев, - обжигает кожи на лице. Потом из этого пламени вырывается пуля. Свинцовый шарик врезается в лицо, ломает кости, с хрустом, который слышно даже, когда звенит в ушах после выстрела, проходит через голову и, вынося заднюю стенку черепа, выходит в осколках кости, ошмётках мозга и сгустках крови. У вас ещё будет стекло окуляров.
- Gro?er Gott, - сглотнул слюну майор Криг. - Вы, герр Ахромеев, отличный рассказчик. Вам стоило бы готические романы писать. Отлично получилось бы.
- Не знаю, как насчёт романов, - голос Ахромеева заледенел, - но пулю в лоб вам точно кто-нибудь пустит. Вы этого хотите?
- Не успеете, - покачал головой Криг, делая глоток вина. - Гауптман очень быстр.
- Но шанс погибнуть у вас есть, - улыбнулся я. - И весьма неплохой. У фон Ляйхе спросите, если не верите.
- Нда, - похоже, мои слова произвели на майора впечатление. - Ляйхе до вас никому не удавалось уложить, даже на время. Gut, хотя и не очень, вы меня убедили, у вас есть шансы, правда, весьма призрачные, убить меня. Я поеду с вами. Гауптман, вы останетесь здесь. Дождётесь погоню за этими господами и присоединитесь к ней. Если представится такая возможность прикончите их, однако герра Ахромеева и герра Суворова оставьте в живых. Я хотел бы побеседовать с ними. Но особенно усердствовать не стоит. Они мне не особенно нужны.
- Zu Befehl, Herr Major! - это были первые слова, услышанные мною.
- Идёмте, meine Herren, - сказал нам Криг, снимая салфетку и откладывая в сторону прибор. - У меня много дел, а с вами я потеряю преизрядно времени.
Мы вышли из постоялого двора. Возница экипажа мгновенно проснулся, если он вообще спал, а не изображал дрёму.
- Поворачиваем на восток, - приказал ему майор, забираясь в карету. - И поторопись. Мы должны оказаться на русской границе к концу недели.
- Zu Befehl, Herr Major, - ответил возница, явно сильно удивлённый таким приказом.
В экипаж к Кригу вместо гауптмана Вольфа залез Ахромеев. Гауптман следовал за нами тенью, однако приближаться не спешил, ведь майор шёл всю дорогу до самой дверцы под конвоем моих и ахромеевских людей.
Окружив карету, наша кавалькада двинулась на восток, к границе. Возница щёлкнул длинным кнутом над лошадиными спинами - карета старалась не отстать от всадников.
- Благодарю вас, есаул, - хрипло произнёс Ахромеев, раны его частично открылись, и сюртук пятнала кровь. - Вы спасли нас.
- Чёрт возьми! - воскликнул командир сотни, которого перевязывал один из казаков, взявший на себя обязанности лекаря. - Да вы русские! Прав ты был, Мурлычёв! Эти люди - наши друзья!
- А кто этот человек во вражеском мундире? - поинтересовался подъесаул Мурлычёв, человек, видимо, по природе своей изрядно недоверчивый.
- Штабс-капитан Суворов, - отдал честь я, - Полоцкий пехотный. Вражеский мундир надел вынуждено.
Мурлычёв, по всей видимости, мне совершенно не поверил, однако Ахромеев вымучено усмехнулся, глядя на него исподлобья.
- Я чиновник тайной канцелярии, - сказал он, - и в гарнизоне доложусь своим коллегам. Меня уже ждут.
- Тогда поспешим, - подкрутил усы есаул Рогожкин, тот самый командир казаков. - Я должен, как можно скорей доложить об этом инциденте.
Дорога до гарнизона заняла меньше двух часов. Ахромеева там, действительно, ждали. Сначала всех нас усадили писать рапорты о произошедшем в Пруссии, причём к неграмотным солдатам моим приставили по специальному мелкому чиновнику, который записывал всё, что они рассказывали слово в слово. И если гренадер и Кмита отправили обратно в полк, то нас с Фрезэром забрал с собой Ахромеев.
- Не бойтесь, господа, - усмехнулся майор. - На войну ещё успеете. Она не скоро будет.
Он привёз нас в виленскую тайную канцелярию и, хотя до казарм нашего полка было рукой подать, дорога туда нам была заказана. Таков был приказ. Положение наше немало напоминало заключение или же домашний арест, что нравилось мне всё меньше. Каждый день, проведённый в комнате на третьем этаже особняка, с окном, забранным решёткой, казался мне веком. Общались мы, в основном, за обедом и ужином, остальное время проводили в библиотеке или фехтовальном зале. Последний был, к слову, весьма убог - в стойке красовались пять старых рапир, пол неровный и даже манекена для отработки приёмов нет. Зато библиотека оказалась выше всех похвал. Она занимала вдвое больше места, чем фехтовальный зал, стенные шкафы тянулись ввысь на добрых полдюжины саженей - перекрытий здесь не было, и чтобы добраться до самого верха приходилось взбираться на лестницы, вроде осадных. Меня весьма забавляла привычка Фрезэра забираться на самый верх в поисках нужной книги, да так и оставаться сидеть там, увлекшись ею, рискуя сыграть с изрядной высоты.
На третий день такого заключения нас вызвал к себе граф Черкасов.
Кабинет графа, казалось, перекочевал в Вильно из Парижа. Те же цвета, обивка стен, шкафы с книгами, стол, за которым сидит его хозяин, только что пистолета не хватает. И Черкасов не изменился ни