моих солдат мой фельдфебель.
- Фельдфебель? - переспросил капитан Люка. - Какое-то немецкое звание.
- Фельдфебель - это сержант-майор, - объяснил я. - Старший из унтер-офицеров роты.
- Понятно, - кивнул Люка. - И что же в нём такого особенного?
- Послушайте его, - предложил я, - тогда поймёте, хотя бы частично.
Я объяснил Роговцеву поставленную задачу и, оглянувшись на французов, кивнул им. Я обещал им переводить слово в слово за фельдфебелем, чтобы они поняли, что он говорит.
- Всё ясно, вашбродь, - кивнул Роговцев и, обратившись к солдатам моей роты, крикнул зычным голосом: - Собирайтесь, солдатики! Всё ко мне! Торопитесь, торопитесь! Времени мало, а сказать мне надо вам изрядно!
И когда около него собрались все солдаты роты, он обратился к ним:
- Видали крепость?! - первым делом спросил Роговцев. - Через стены - курица перешагнёт, ворот - нет, ходи не хочу, так что стоим мы, считайте, в чистом поле. А хорошо ли это? - И сам же ответил: - Плохо. Очень плохо. Нас будут обходить, по нам будут из пушек палить, американы-кавалеристы на нас налетать станут, потому что мы им вроде кровников стали. Встретим мы их тут, как в чистом поле и уже через час коршуны испанские будут косточки наши клевать. Хотите этого?
Вот ту он дал солдатам время понять его слова, проникнуться мыслью о предсказанной им верной смерти. И только тогда продолжил:
- Ну а раз не хотите смерть принять лютую, так и все за лопаты бородатым французам помогать. Чтоб не из одних штыков и тел крепость строить, а со стенами и фортециями, как полагается. И из неё бить врага, как нам было приказано.
Я едва успевал переводить за ним, а когда Роговцев закончил, Люка повернулся к своему сержант- майору и с усмешкой сказал:
- Вот как надо с солдатом общаться. А то ты, кроме "Равняйсь!", "Смирна!", "Шевелись!" и "Стволы ниже!" ничего и сказать не можешь. Но ведь как ловко складывает, как будто песню поёт. Не знал бы, что у вас, русских, унтера ни за что не сманишь, точно увёл бы.
В общем, солдаты и унтера взялись за лопаты и топоры, и принялись превращать усадьбу Бычий след в крепость под руководством бородатого офицера французских сапёров. Роговцев, как и положено фельдфебелю, наблюдал за процессом, однако сам не работал. Этим я и воспользовался для разговора, который затеять хотел ещё очень давно, да всё как-то времени не находилось.
- Знаете что, Роговцев, - издалека начал я, - вы человек ещё молодой, а уже до фельдфебеля дослужились.
- Война, вашбродь, - ответил тот, принимая неофициальный тон беседы. - Во время неё быстро поднимаются.
- Те, кто не только храбрей и сильней, - заметил я, - но и умней остальных, а главное, умеют управлять солдатами. И управлять так, что их любят, и служат, как говориться, не за страх, а за совесть.
- Верно, вашбродь, - согласился Роговцев. - Вот только мало таких, кому служат за совесть. Всё больше, за страх, да за палки.
- Обидно, но это так. Но к тебе не относится. Я про палки и страх. И вот что я хотел тебе сказать, Роговцев, пора тебе из унтеров в офицеры выбираться. В роте прапорщиков не хватает. Я мог бы написать на тебя представление майору Губанову, но не хотел делать этого, не поговорив с тобой.
- Так ведь я же грамоте не обучен? - даже как-то испугался Роговцев. - Какой же я буду офицер, если неграмотный?
- На время кампании будешь портупей-прапорщиком, - ответил я. - А после, когда полк на переформирование отправят, доучишься. Жалование позволит и учителя нанять. Главное, одно, ты сам хочешь быть офицером или нет?
- По правде сказать, - вздохнул Роговцев, - не знаю. Ведь не был никогда офицером, вот и не знаю.
- Тогда после этого боя, - сказал ему я, - пишу на тебя представление. Можешь рассчитывать на офицерский темляк к своему унтерскому мундиру.
- Если только, вашбродь, британцы мне это позволят, - мрачно заметил Роговцев.
- Всё в наших руках, - ответил я.
- Верно, - кивнул он. - Сначала лопатой, а после штыком остановим врага.
- Вот что больше всего в тебе ценю, - усмехнулся я, - так это твоё умение складно говорить.
Укрепляли усадьбу до самого вечера. Работали и при свете факелов, хотя это и было сложновато. Особенно солдатам, непривычным к сапёрным работам. Бородатый офицер остался недоволен результатом.
- Однако, - сказал он, покуривая трубку, - это лучшее чего можно было добиться.
Из усадьбы Бычий след сотворить маленькую крепость, как когда-то из застянка Шодровичи, на что я втайне рассчитывал, конечно, не удалось. Против атак кавалерии за стенами понатыкали заострённых кольев. Вместо ворот поставили телегу, укреплённую досками по обоим бортам. На стены набросили плетёные маты, наспех собранных и заборов домов, расположенных внутри усадьбы. Нормально оборудовать удалось только стрелковые позиции вдоль стен, настолько удобные, насколько это возможно в данных обстоятельствах.
- Вам бы ещё пару фальконетов на телегу, - досадовал сапёр, - и rien de rien бы британцы не прорвались через них.
Но фальконетов у нас не было, и выбивать их было уже некогда. Так что придётся обходиться тем, что имеется.
До утра мы с Люка оставили минимальные караулы, приказав большей части уставших солдат отдыхать. А с восходом солнца выставили людей на позиции, распределив посты по боевому ордеру. Перед воротами дежурили гренадеры, а на стенах - вольтижёры Люка и стрелки.
Наконец, утренний туман рассеялся, и мы разглядели британские позиции. Красных мундиров было, как говориться, море. Наверное, даже больше чем под Бургосом. А ведь нас-то больше не стало. Скорее, наоборот. Напротив наших позиций стояли, как и говорил майор Губанов, американские кавалеристы. Их серо-синие мундиры и широкополые шляпы я разглядел в зрительную трубу. Поддерживали бостонцев горские стрелки, похоже, нами британцы решили заняться всерьёз.
И вот заиграли барабаны, взвились в небо замёна, дали первый залп пушки. Битва началась. Наш правый фланг выдвинулся вперёд, как и положено, начиная атаку. В воздухе свистели ядра - свинцовые шары врезались в землю, выбивая целые фонтаны пыли, или же пропахивали кровавые борозды в рядах солдат. Левый фланг вражеского войска не спешил идти навстречу нашим солдатам, чем больше прошагает враг, тем сильней устанет и тем легче с ним будет справиться. Такова нехитрая военная мудрость, однако, она не слишком верна на таких небольших расстояниях. Так что британцы довольно быстро выступили навстречу нам, чтобы бой шёл не вплотную к их пушкам.
А затем затрещали выстрелы. Поле боя окуталось дымом, почти скрывшим всё, что там происходит. Это живо мне напомнило о битве при Труа, когда я наблюдал за ходом сражения с холма. Я приник к окуляру зрительной трубы, стараясь разглядеть, что же там происходит. Тысячи человек с азартом убивали друг друга, реками лилась кровь, в жёлтой пыли оставались лежать тела в красных, зелёных, синих и жёлтых мундирах. Мне отчего-то пришла на ум ассоциация с гладиаторами Древнего Рима, про которых нам рассказывал преподаватель истории в кадетском корпусе. Он особенно упирал на то, что лучшие из них становились центурионами в знаменитых легионах. Однако мне больше запомнилось про лежащих в жёлтой пыли телах и крови, пропитавшей арену Колизея, на чьи руины сейчас ходят смотреть все, кто впервые бывает в Вечном городе. Преподаватель, даже фамилии его сейчас вспомнить не могу, всё же умел владеть словом.
- Отходят! - вскричал Люка. - Bon sang ! Отступают!
И действительно, наши шеренги медленно подались назад. Союзная армия отступала, огрызаясь огнём стрелков и вольтижёров. В полном порядке, под барабанный бой, с развёрнутыми знамёнами, русские, французские и испанские солдаты отступали к прежним позициям. Отступали, увлекая за собой окрылённого победой врага.
