провела пальцем по ступеньке.
Палец остался чистым. В этом доме, заросшем паутиной и плесенью, на ступеньках лестницы, ведущей на чердак, не было пыли.
Миссис Норидж с интересом посмотрела наверх. Она давно заметила, что замка на двери нет. Но накануне она проходила по этому крылу, и дверь была плотно прикрыта. Сейчас же из узкой щели на лестницу падал слабый рассеянный свет.
Подобрав юбки, миссис Норидж стала осторожно подниматься. Вверху раздалось шуршание и что-то упало.
Миссис Норидж остановилась, а затем двинулась дальше.
Она знала, что в эту самую минуту мистер Эштон вместе со своим секретарем Кельвином работают в кабинете. Кто же хозяйничает на чердаке?
Добравшись до самого верха, Эмма приоткрыла дверь. Глазам ее предстала необычная картина.
На скамейке возле круглого окна балансировала женщина. Она стояла спиной к гувернантке, и Эмма не видела, что та делает. Но судя по скрежету задвижки, женщина пыталась открыть раму.
Миссис Норидж бесшумно отступила назад. Постояла немного – и так же неслышно спустилась вниз. Она поняла, кого увидела на чердаке.
Этот же человек встретился ей всего двумя часами позже. Худая, болезненного вида женщина лет тридцати пяти – тридцати восьми вышла из библиотеки и замерла, увидев незнакомку.
– Ах, вы новая гувернантка Лилиан, – тихо сказала она, когда миссис Норидж представилась. – Мне нездоровилось последние дни. Я почти не выходила из комнаты.
Она умолкла и наклонила голову, словно прислушиваясь к чему-то.
Несомненно, Шарлотта Пирс, кузина мистера Эштона, в юности была прелестна. Ее тонкое лицо и сейчас хранило следы прежней красоты. Но в этой
красоте было что-то тревожное. В глубине больших голубых глаз, устремленных на гувернантку, таился страх.
– Слышите? Вы слышите?
Миссис Норидж наклонила голову.
– Это ветер, миссис Пирс. Здесь повсюду сквозняки.
– Вы думаете? – Шарлотта негромко рассмеялась. Так смеется человек, знающий то, что неизвестно другому.
– Уверена в этом, мэм.
– Что ж, пусть будет так. Надеюсь, вам не представится случая убедиться в обратном.
По губам ее скользнула улыбка, которую человек, более впечатлительный, чем миссис Норидж, назвал бы зловещей.
Но гувернантка, глядя в спину уходящей Шарлотте Пирс, не думала о ее улыбке. Она думала о том, что из чердачного окошка открывается вид на кладбище. А это значит, что оно расположено точно над окном ее собственной комнаты.
Комнаты, где сошла с ума предыдущая гувернантка.
Миссис Норидж спустилась на первый этаж и остановилась у кабинета Генри Эштона, собираясь постучать.
– Его нет, – вкрадчиво сказали сзади.
Миссис Норидж обернулась. Разумеется, Кельвин Кози! В любую секунду его можно обнаружить у себя за спиной – он перемещается бесшумно, как кот. Хотя его лицо с острым подбородком больше напоминает крысиную мордочку.
Секретарь ухмылялся.
Миссис Норидж не доверяла мужчинам с прилизанными висками. А Кельвин Кози в дополнение к набриолиненной прическе обладал бегающими черными глазками и отвратительной манерой морщить нос. Поэтому его кредит доверия у Эммы Норидж был в глубоком минусе.
– Благодарю вас, – сухо сказала гувернантка. – Я зайду позже.
– Я сообщу вам, где он, если вы скажете, зачем он вам понадобился.
Не удостоив наглеца даже взглядом, миссис Норидж развернулась и пошла прочь.
– Строите из себя важную персону? – насмешливо бросил ей вслед секретарь. – Поглядим, каково вам придется, когда приедет крошка Лилиан.
Миссис Норидж обернулась.
– Что, передумали? – ухмыльнулся Кельвин. – Так что вам понадобилось от сэра Генри?
Ни слова не говоря, гувернантка подошла к двери кабинета и постучала.
– Входите! – донеслось изнутри.
Секретарь разочарованно прищелкнул языком и растворился в недрах дома.
Генри Эштон кинул на вошедшую миссис Норидж тот особенный быстрый взгляд, которым смотрит человек, опасающийся плохих вестей. По лицу визитера он пытается прочитать, будет ли нанесен удар сейчас, или же судьба милостиво предоставляет ему отсрочку.
– Мистер Эштон, завтра возвращается ваша дочь. Не будет ли каких-нибудь дополнительных указаний?
Генри Эштон позволил себе расслабленно откинуться на спинку кресла. Напряжение исчезло с его лица.
– Указаний? Нет, никаких. До завтрашнего утра вы свободны. Ах, да! – вспомнил он. – Шарлотта, моя кузина, чувствует себя лучше. Сегодня вечером я смогу представить вас ей.
– Мы уже познакомились, сэр.
Снова этот быстрый тревожный взгляд. Миссис Норидж встретила его спокойно.
– Моя кузина… – медленно проговорил мистер Эштон. – Она иногда кажется чудаковатой.
– Вот как, сэр?
– Вы не заметили?
– Мы беседовали совсем недолго, – уклончиво ответила миссис Норидж.
– Если вам доведется разговаривать с ней дольше… – Сэр Генри казался смущенным. – Вряд ли, но вдруг такое случится… В общем, постарайтесь не удивляться. У Шарлотты нелегкая судьба…
– Вот как?
В свое «вот как» миссис Норидж вложила ничтожно малую толику заинтересованности. Она давно усвоила: чем меньше любопытства проявляешь к чужим делам, тем охотнее люди выкладывают все подробности. Ничто так не побуждает к откровенному разговору, как отсутствие интереса в собеседнике. Люди словно хотят доказать ему, что он ошибается, не считая их дела стоящими внимания.
Генри Эштон не стал исключением.
– Вы знаете, что она сирота?
– Нет, сэр.
– Это так. Ее родители погибли, и мои отец с матерью взяли Шарлотту к себе. Она выросла с нами в этом доме.
Он поднялся, зачем-то подошел к двери и выглянул в коридор.
– Мы очень дружили с ней, – вернувшись, сказал он. – Я старше на десять лет. Такая разница обычно является непреодолимым препятствием для дружбы детей. Но с нами этого не случилось. Мои родители на все ее проказы смотрели сквозь пальцы, даже когда они были не совсем безобидны.
– Не совсем безобидны? – переспросила миссис Норидж.
Но мистер Эштон не счел нужным развивать эту тему.
– Шарлотта очень поздно вышла замуж, и мы были рады за нее. Мистер Пирс казался человеком достойным во всех отношениях. Его смерть стала полной неожиданностью для всех нас.
– Отчего он скончался? – позволила себе спросить миссис Норидж.
– Какая-то редкая болезнь, я так и не запомнил ее названия. Она свела его в могилу буквально в три дня. Невероятно – такой здоровый, полный жизни человек! Шарлотта, конечно, очень страдала. На похоронах ее невозможно было узнать.
Он поднял глаза на гувернантку.
– Я рассказываю вам это все, чтобы вы уяснили: я очень тепло отношусь к Шарлотте. И ни от кого не
