Галя заставила Артёма снять сапоги. Нашла среди своих запасов портянки и ещё водки – “разотри ноги!” – велела. Ноги были совсем чужие – будто поленья, совсем белые, хоть гвозди забивай.
Растирался, отпивал, снова растирался.
– Походить бы, – признался он Гале.
Это была серьёзная мечта, не чета многим иным.
Она кивнула, найдя сил на улыбку.
“Я не пропаду с ней, – вдруг подумал Артём светло, благодарно и верно. – Я отблагодарю её за всё”.
Поели консервов.
Артём даже умылся.
– …Да и Бог, если он есть – он же всё равно сухопутный должен быть, а? – с середины своей мысли заговорил Артём. – Нет, он ходил по воде – но куда он так далеко пойдёт? Вода, ты говорила, десять градусов, а он босой. Зачем ему в чистое море отправляться, кого тут ловить, кроме двух дураков. Есть много мест в мире, где дураки обитают кучнее. Да?
– Да, – ответила Галя спокойно.
Всё-таки консервы – замечательная вещь. Мясные говяжьи консервы с водкой.
Ноги ещё ничего не чувствовали, но внутри, под кожей, в жилах всё равно оставалась жизнь, Артём знал это.
Он был свидетелем, как были убиты или погублены несколько близких ему людей: Афанасьев, владычка Иоанн… Это не отравило ему жизнь. Это не сделало пищу менее вкусной.
Артём немного подумал об этом, но внутри вкус консервов перебивал любое размышление.
“А если б твою мать убили?” – спросил он сам себя.
Вопрос был неприятный, докучливый, Артём не захотел и на него отвечать.
“Ты всегда был таким или здесь совсем зачерствел?” – спросил себя напоследок.
И опять не ответил.
…Мотор поперхнулся и замолк.
Они тоже оба молчали. Опять стало отвратительно тихо.
– Топливо кончилось, – быстро сказала Галя, – так быстро, чтоб никакое другое предположение не успело прозвучать раньше.
– Помогай, – попросила она.
Артём извлёк из конуры на носу лодки канистру и с усилием подтащил к своей лавке.
Перекинул сначала канистру, потом перебрался сам. На дне катера уже лежали крышки, которые Галя сняла с двух топливных баков.
Когда заливал топливо, держа канистру в напряжённых руках, Артём увидел, как на его руку упала снежинка, острая и не таявшая некоторое время.
Задул ветер, и снежинок сразу образовалось много, и ветра ещё больше – словно ветер и снег зависели друг от друга или играли в догонялки.
Как много в природе страшного, смертельного, ледяного. Как мало умеет голый человек.
Поднимая и удерживая на весу канистру, Артём ощутил свою физиологию – в том числе то, что вчера принимал пищу и есть смысл расстаться с ней. Он с сомнением скосился на Галю… И как они будут? Лодка не располагала к таким вещам.
“Лучше думай о том, что мотор не заведётся”, – огрызнулся на себя Артём; но опять не угадал – мотор, едва заправились, снова подал свой хриплый благословенный голос, и они двинулись дальше… зато, пока держал канистру, Артём приморозил руки. И снег затевался всё сильнее, и видимость была метров на тридцать, не больше.
“Зачем снег падает в воду? – удивлялся Артём. – Какой смысл? Когда он падает на землю – это хорошо, красиво… А в море – какая-то нелепость. Для кого он тут?”
Галя держала левую руку на моторе – успокаивала железо.
Чтобы не замёрзнуть окончательно, он перебирал вещи, старался по возможности шевелиться, то поворачивался к Гале и они встречались взглядами, и Галя всякий раз отирала снег, налипающий на лицо, то снова возвращался к их запасам, двигая их туда и сюда.
От светлого снега стало темнее – или, быть может, уже начал день клониться к закату. Часы были у Гали.
Она дала ему бинокль.
– Ты счастливый, – сказала она; по голосу было ясно, что Галя начала замерзать и очень, очень устала, – смотри…
От бинокля и качки у Артёма сразу начинала кружиться голова, но он смотрел и смотрел. Там раскачивалась неожиданно близкая,
